Чем больше в биографии Шекспира загадок, тем заманчивей их пытаться разгадать. Чему его учили в детстве? Обучение любого ребенка, как и в наши дни, безусловно, начиналось дома. И многочисленная прислуга, и члены семьи пересыпали свою речь пословицами и прибаутками, как впоследствии и персонажи пьес. То, что множество выражений, изобретенных Шекспиром, стали афоризмами, — тема отдельного разговора, но фольклором драматург пользуется щедро. Вот леди Макбет обрушивает на мужа доводы, убеждая его убить короля, и среди прочих она ссылается еще и на поговорку о кошке, которая хочет рыбку поймать, но боится ножки замочить. Она называет его трусом, который
Letting «I dare not» wait upon «I would»,
Like the poor cat i’the adage.
(Adage — пословица, поговорка; лат. adagiō)
В «Короле Лире» Эдгар в обличии бедного помешанного Тома несет невообразимый вздор, состоящий из отрывков баллад, древних верований и сказок, например из сказки про Джека, победителя великанов:
Fie, foh, and fum,
I smell the blood of a British man.
(Невозможно удержаться и не вспомнить нашу Бабу-Ягу: «Фу-фу! Русским духом пахнет».)
Нет, пожалуй, ни одной пьесы Шекспира, примечания к тексту которой не были бы насыщены отсылками к популярным высказываниям, которых он наверняка наслышался в детстве. Примерам не будет числа.
Дома читалась Библия, в церкви — проповеди, и культура была в основном не письменной, а устной.
Мальчики в возрасте от четырех до пяти лет, а часто и девочки начинали посещать так называемую petty school («маленькую школу»). Учитель принимал учеников на дому и начинал их учить читать по роговой книге, которая выглядела как лист бумаги или пергамента под прозрачной роговой пленкой, — этакий букварь вечного пользования. Сначала осваивали алфавит, потом молитву «Отче наш», десять заповедей и цифры. Это, конечно, не «мама мыла раму», и малышам того времени приходилось спотыкаться на мудреных библейских выражениях, но к этому времени они наверняка уже выучивали молитву со слуха, так что оставалось только объединить звуки с письменной речью. (Вспоминается дед Каширин, который учил внука Алешу по Псалтыри.)
О том, что существовали школы для девочек, нам говорят не только историки, но и комедия «Сон в летнюю ночь». Елена и Гермия в ссоре, и у Елены свое объяснение:
HELENA
O, when she’s angry, she is keen and shrewd!
She was a vixen when she went to school;
And though she be but little, she is fierce.
Перевод Щепкиной-Куперник:
Но Гермия страшна бывает в гневе;
Она была уже и в школе злючкой,
Хоть и мала, неистова и зла.
Но единственная грамматическая школа Стрэтфорда принимала на обучение только мальчиков, достигших семи лет и умеющих читать. Городок был маленький — около двух тысяч жителей, и все ученики помещались в одной классной комнате, довольно просторной. Здание, несколько перестроенное, сохранилось до сих пор. Мы даже знаем, что Джон Шекспир, отец будущего драматурга, отвечал за ремонт школы, когда был членом городского совета.
Стрэтфорд гордился своей школой, выбирал учителей из выпускников Оксфорда, обеспечивал достойным жилищем и платил им больше, чем в престижном Итоне, — двадцать фунтов в год. За этим стояло протестантское рвение к просвещению.
В период с 1575 по 1579, то есть как раз в годы шекспировского ученичества, главным наставником был Томас Дженкинс, выпускник Оксфорда, валлиец по происхождению. Тут же возникает ассоциация с сэром Хью Эвансом, учителем (в оригинале он называется pedant) из комедии «Виндзорские насмешницы», который по просьбе миссис Пейдж экзаменует ее сына по имени Уильям, а неугомонная миссис Куикли постоянно вставляет свои невежественные замечания.
Эванс. Как будет родительный падеж множественного числа, Уильям?
Уильям. Родительный падеж?
Эванс. Да, родительный.
Уильям. Horum, harum, horum.
Миссис Куикли. Ничего не разберу… То ли хари поют хором, то ли харям дают корм…
Эванс. Постыдитесь, женщина!
Миссис Куикли. Нет, это не мне, это вам стыдно учить ребенка таким словам. Они и сами-то набираются разных словечек довольно рано, а тут еще учитель икает, точно пьяный: хик-хэк, хик-хэк! Фу, какой срам.
Эванс. Женщина, да в своем ли ты уме! Неужели ты и в самом деле ничего не понимаешь в склонениях и спряжениях? Глупее тебя нет никого в христианском мире!
Миссис Пейдж. И вправду, помолчи немного, Куикли.
Эванс. А ты, Уильям, просклоняй мне какое-нибудь местоимение.
Уильям. Боюсь, что я их позабыл…
Эванс. А ты вспомни: qui, quae, quod. Да смотри больше не забывай. Если забудешь qui, quae, quod — который, которая, которое, — тебя высекут. А пока побегай, порезвись. Ну ступай, ступай!
Миссис Пейдж. Он знает больше, чем я думала.
Эванс. У него отличная память. Ну, прощайте, миссис Пейдж.
Миссис Пейдж. До свидания, добрейший сэр Хью.
В оригинале учитель говорит с сильнейшим валлийским акцентом, усиливая комизм сцены.
Мальчики приходили в школу к шести утра, пели хором молитву. С 11-ти до часу — обеденный перерыв. Занятия заканчивались в 5−6 часов. Понятия каникул не существовало. Бытовало всеобщее убеждение, что тот лучше учит, кто больше бьет. Рассказывают про одного учителя, который, приходя зимним утром в школу, начинал день с того, что сек всех мальчиков подряд, чтобы сразу привести их в повиновение и самому согреться, так как в классах было холодно.
Программа была исключительно гуманитарная, то есть латинская грамматика и работа с текстами — Цезарь, Цицерон, Вергилий и прочие классики, но главное — Овидий, которого Шекспир усвоил прочно. Мальчиков обучали не только свободно читать произведения римских авторов, но также изъясняться по-латыни, для чего они должны были говорить на этом языке даже на игровой площадке. По воскресеньям дети слушали проповедь, в понедельник же проверялось ее усвоение, со вторника по четверг — основная программа; в пятницу — проверки, тестирование, экзаменовка и наказания; в субботу — изучение катехизиса и арифметика.
Не удивительно, что в монологе Жака («Как вам это понравится») говорится о хнычущем мальчике, плетущемся в школу со своим рюкзачком неохотно и медленно, как улитка.
… the whining schoolboy, with his satchel,
And shining morning face, creeping like snail
Unwillingly to school.
И для Ромео школа — непривлекательное место:
К подругам мы — как школьники домой,
А от подруг — как с сумкой в класс зимой.
Ученье было тягостным, построенным на сплошной зубрежке — все тексты заучивались наизусть. Неплохая тренировка памяти для будущего актера, между прочим. Все на латыни, немного греческого и очень много риторики, то есть искусства построения речи. Недаром в монологах шекспировских героев правила риторики соблюдены идеально. Во многих школах того времени ученики разыгрывали спектакли римских авторов, что особенно было полезно нашему будущему драматургу, хотя акцент делался, конечно, не на актерском исполнении, а на языковой точности.
Школяров, судя по всему, мучили нещадно, и пожалел их только гуманист Эразм Роттердамский, когда зарабатывал на жизнь, давая частные уроки братьям Нортгоффам, сыновьям купца из Любека. Для своих подопечных он написал небольшое сочинение на латыни с перечнем повседневных выражений в форме диалогов. Сочинение попало к другу Эразма и было издано под названием «Разговоры запросто». Незатейливые тексты, написанные с целью развеселить мальчиков, повлияли не только на Шекспира, но и на таких европейских писателей и мыслителей, как Франсуа Рабле, Маргарита Наваррская, Мигель де Сервантес, Клеман Маро, Мишель Монтень, Блез Паскаль, Мольер, Лоренс Стерн, Вальтер Скотт, Эдмон Ростан.
Вот только мы не можем сказать с уверенностью, что Томас Дженкинс пользовался этими диалогами в классе, чтобы хоть чуть-чуть развлечь своих учеников. Хотелось бы верить, что юный Шекспир разучивал с товарищами, например, вот такой диалог:
Сильвий. Почему ты бежишь сломя голову, Иоганн?
Иоганн. Шкуру свою спасаю, как говорится.
Сильвий. При чем здесь шкура?
Иоганн. А при том, что если я не поспею вовремя, пока еще не прочли список, с меня не одну, а семь шкур спустят.
Сильвий. Ну, тогда тебе не о чем тревожиться. Пятый час едва миновал. …
Иоганн. Но есть и еще причина для страха. Надо прочитать на память вчерашний урок, очень длинный, а я едва ли сумею.
Сильвий. Эта опасность не твоя. А общая. Я тоже помню урок неважно.
Иоганн. А ведь ты знаешь, какой свирепый у нас учитель. Он бы каждую провинность карал смертью. Так отхлещет, словно зады наши обтянуты бычьею кожей.
Сильвий. Но его не будет в школе.
Иоганн. А кого он оставил вместо себя?
Сильвий. Корнелия.
Иоганн. Этого косоглазого? Бедные наши ягодицы!
(Отрывок. Перевод С. Маркиша.)
Интересно, позавидуют ли нынешние школьники детству великого Шекспира…
Letting «I dare not» wait upon «I would»,
Like the poor cat i’the adage.
(Adage — пословица, поговорка; лат. adagiō)
В «Короле Лире» Эдгар в обличии бедного помешанного Тома несет невообразимый вздор, состоящий из отрывков баллад, древних верований и сказок, например из сказки про Джека, победителя великанов:
Fie, foh, and fum,
I smell the blood of a British man.
(Невозможно удержаться и не вспомнить нашу Бабу-Ягу: «Фу-фу! Русским духом пахнет».)
Нет, пожалуй, ни одной пьесы Шекспира, примечания к тексту которой не были бы насыщены отсылками к популярным высказываниям, которых он наверняка наслышался в детстве. Примерам не будет числа.
Дома читалась Библия, в церкви — проповеди, и культура была в основном не письменной, а устной.
Мальчики в возрасте от четырех до пяти лет, а часто и девочки начинали посещать так называемую petty school («маленькую школу»). Учитель принимал учеников на дому и начинал их учить читать по роговой книге, которая выглядела как лист бумаги или пергамента под прозрачной роговой пленкой, — этакий букварь вечного пользования. Сначала осваивали алфавит, потом молитву «Отче наш», десять заповедей и цифры. Это, конечно, не «мама мыла раму», и малышам того времени приходилось спотыкаться на мудреных библейских выражениях, но к этому времени они наверняка уже выучивали молитву со слуха, так что оставалось только объединить звуки с письменной речью. (Вспоминается дед Каширин, который учил внука Алешу по Псалтыри.)
О том, что существовали школы для девочек, нам говорят не только историки, но и комедия «Сон в летнюю ночь». Елена и Гермия в ссоре, и у Елены свое объяснение:
HELENA
O, when she’s angry, she is keen and shrewd!
She was a vixen when she went to school;
And though she be but little, she is fierce.
Перевод Щепкиной-Куперник:
Но Гермия страшна бывает в гневе;
Она была уже и в школе злючкой,
Хоть и мала, неистова и зла.
Но единственная грамматическая школа Стрэтфорда принимала на обучение только мальчиков, достигших семи лет и умеющих читать. Городок был маленький — около двух тысяч жителей, и все ученики помещались в одной классной комнате, довольно просторной. Здание, несколько перестроенное, сохранилось до сих пор. Мы даже знаем, что Джон Шекспир, отец будущего драматурга, отвечал за ремонт школы, когда был членом городского совета.
Стрэтфорд гордился своей школой, выбирал учителей из выпускников Оксфорда, обеспечивал достойным жилищем и платил им больше, чем в престижном Итоне, — двадцать фунтов в год. За этим стояло протестантское рвение к просвещению.
В период с 1575 по 1579, то есть как раз в годы шекспировского ученичества, главным наставником был Томас Дженкинс, выпускник Оксфорда, валлиец по происхождению. Тут же возникает ассоциация с сэром Хью Эвансом, учителем (в оригинале он называется pedant) из комедии «Виндзорские насмешницы», который по просьбе миссис Пейдж экзаменует ее сына по имени Уильям, а неугомонная миссис Куикли постоянно вставляет свои невежественные замечания.
Эванс. Как будет родительный падеж множественного числа, Уильям?
Уильям. Родительный падеж?
Эванс. Да, родительный.
Уильям. Horum, harum, horum.
Миссис Куикли. Ничего не разберу… То ли хари поют хором, то ли харям дают корм…
Эванс. Постыдитесь, женщина!
Миссис Куикли. Нет, это не мне, это вам стыдно учить ребенка таким словам. Они и сами-то набираются разных словечек довольно рано, а тут еще учитель икает, точно пьяный: хик-хэк, хик-хэк! Фу, какой срам.
Эванс. Женщина, да в своем ли ты уме! Неужели ты и в самом деле ничего не понимаешь в склонениях и спряжениях? Глупее тебя нет никого в христианском мире!
Миссис Пейдж. И вправду, помолчи немного, Куикли.
Эванс. А ты, Уильям, просклоняй мне какое-нибудь местоимение.
Уильям. Боюсь, что я их позабыл…
Эванс. А ты вспомни: qui, quae, quod. Да смотри больше не забывай. Если забудешь qui, quae, quod — который, которая, которое, — тебя высекут. А пока побегай, порезвись. Ну ступай, ступай!
Миссис Пейдж. Он знает больше, чем я думала.
Эванс. У него отличная память. Ну, прощайте, миссис Пейдж.
Миссис Пейдж. До свидания, добрейший сэр Хью.
В оригинале учитель говорит с сильнейшим валлийским акцентом, усиливая комизм сцены.
Мальчики приходили в школу к шести утра, пели хором молитву. С 11-ти до часу — обеденный перерыв. Занятия заканчивались в 5−6 часов. Понятия каникул не существовало. Бытовало всеобщее убеждение, что тот лучше учит, кто больше бьет. Рассказывают про одного учителя, который, приходя зимним утром в школу, начинал день с того, что сек всех мальчиков подряд, чтобы сразу привести их в повиновение и самому согреться, так как в классах было холодно.
Программа была исключительно гуманитарная, то есть латинская грамматика и работа с текстами — Цезарь, Цицерон, Вергилий и прочие классики, но главное — Овидий, которого Шекспир усвоил прочно. Мальчиков обучали не только свободно читать произведения римских авторов, но также изъясняться по-латыни, для чего они должны были говорить на этом языке даже на игровой площадке. По воскресеньям дети слушали проповедь, в понедельник же проверялось ее усвоение, со вторника по четверг — основная программа; в пятницу — проверки, тестирование, экзаменовка и наказания; в субботу — изучение катехизиса и арифметика.
Не удивительно, что в монологе Жака («Как вам это понравится») говорится о хнычущем мальчике, плетущемся в школу со своим рюкзачком неохотно и медленно, как улитка.
… the whining schoolboy, with his satchel,
And shining morning face, creeping like snail
Unwillingly to school.
И для Ромео школа — непривлекательное место:
К подругам мы — как школьники домой,
А от подруг — как с сумкой в класс зимой.
Ученье было тягостным, построенным на сплошной зубрежке — все тексты заучивались наизусть. Неплохая тренировка памяти для будущего актера, между прочим. Все на латыни, немного греческого и очень много риторики, то есть искусства построения речи. Недаром в монологах шекспировских героев правила риторики соблюдены идеально. Во многих школах того времени ученики разыгрывали спектакли римских авторов, что особенно было полезно нашему будущему драматургу, хотя акцент делался, конечно, не на актерском исполнении, а на языковой точности.
Школяров, судя по всему, мучили нещадно, и пожалел их только гуманист Эразм Роттердамский, когда зарабатывал на жизнь, давая частные уроки братьям Нортгоффам, сыновьям купца из Любека. Для своих подопечных он написал небольшое сочинение на латыни с перечнем повседневных выражений в форме диалогов. Сочинение попало к другу Эразма и было издано под названием «Разговоры запросто». Незатейливые тексты, написанные с целью развеселить мальчиков, повлияли не только на Шекспира, но и на таких европейских писателей и мыслителей, как Франсуа Рабле, Маргарита Наваррская, Мигель де Сервантес, Клеман Маро, Мишель Монтень, Блез Паскаль, Мольер, Лоренс Стерн, Вальтер Скотт, Эдмон Ростан.
Вот только мы не можем сказать с уверенностью, что Томас Дженкинс пользовался этими диалогами в классе, чтобы хоть чуть-чуть развлечь своих учеников. Хотелось бы верить, что юный Шекспир разучивал с товарищами, например, вот такой диалог:
Сильвий. Почему ты бежишь сломя голову, Иоганн?
Иоганн. Шкуру свою спасаю, как говорится.
Сильвий. При чем здесь шкура?
Иоганн. А при том, что если я не поспею вовремя, пока еще не прочли список, с меня не одну, а семь шкур спустят.
Сильвий. Ну, тогда тебе не о чем тревожиться. Пятый час едва миновал. …
Иоганн. Но есть и еще причина для страха. Надо прочитать на память вчерашний урок, очень длинный, а я едва ли сумею.
Сильвий. Эта опасность не твоя. А общая. Я тоже помню урок неважно.
Иоганн. А ведь ты знаешь, какой свирепый у нас учитель. Он бы каждую провинность карал смертью. Так отхлещет, словно зады наши обтянуты бычьею кожей.
Сильвий. Но его не будет в школе.
Иоганн. А кого он оставил вместо себя?
Сильвий. Корнелия.
Иоганн. Этого косоглазого? Бедные наши ягодицы!
(Отрывок. Перевод С. Маркиша.)
Интересно, позавидуют ли нынешние школьники детству великого Шекспира…
Преподаватель английского языка
Понравился урок? Поделитесь записью в любимой социальной сети
Другие материалы сайта