Уильям Стэнли Мервин, 'The Love for October'

Уильям Стэнли Мервин (W.S. Merwin, 1927−2019) — поэт, получивший большое признание при жизни (многочисленные поэтические премии, среди которых две Пулитцеровских, звание поэта-лауреата США в 2010 году), и не только среди литературных экспертов. Барак Обама рекомендовал к обязательному прочтению его пулитцеровский сборник 'The Shadow of Sirius'(2008), говоря о том, что Мервин учит нас видеть нас самих, наш мир и нашу неразрывную связь с природой, и призывая довериться силе поэзии, ее способности вдохновлять и наставлять. Комментируя в одном из ранних интервью свою активную политическую и антивоенную позицию в сборниках 'Lice' (1967) и 'The Carrier of Ladders'(1970) (за него Мервин получил свою первую Пулитцеровскую премию, которую отдал движению сопротивления набору в армию (draft resistance movement), Мервин говорит о том, что политики шикают на поэтов, чтобы те держались подальше от политики, но сам он в политику не лезет, он в ней уже самим актом своего поэтического высказывания. У. Х. Оден тогда пришел в ярость, настаивая на том, что Пулитцеровская премия вне политики. И вот полвека спустя один из влиятельнейших политиков нашего времени и бывший президент США признает влияние поэзии на политику и призывает людей читать поэзию, теперь уже в перспективе грядущей экологической катастрофы.

Мервина называют поэтом-экологом (poet-environmentalist). Забота об природе нашей планеты, о жизни на ней во всей ее взаимной зависимости была не только темой его поэзии, но и задачей его жизни. Еще ребенком среди камня, стекла и бетона Нью-Йорка он грезил о жизни среди лесов и полей (Генри Торо потом стал одним из его любимых мыслителей). Мервин вспоминал, что акварельные иллюстрации из детской книжки про индейцев побудили его научиться читать — ему хотелось знать о том, как жили эти «природные» люди). Маленьким мальчиком он набросился с кулаками на рабочих, пиливших ветвь дерева около его дома. Не ожидав такой ярости от ребенка, те ретировались. Потом Мервин говорил об этой ярости, о гневе в своей поэзии — и в антивоенной, и в экологической, о том, что это трудное чувство, но не одно оно движет им. Им двигало осознание нашего единства, того, что мы, люди — тоже природа, острое чувство хрупкости жизни. Им двигала любовь и ответственность. В 1977 году купил 19 акров земли на гавайском острове Мауи, переехал туда жить и занимался восстановлением земли, истощенной недобросовестными плантаторами, выращивавшими на ней ананасы и превратившими ее в пустошь. Он бережно высаживал семена эндемичной пальмы Причардия, восстанавливая естественную среду обитания многочисленных видов растений, насекомых, птиц, исчезнувших с этой земли. За 40 с лишнем лет Мервин посадил более трех тысяч деревьев более 400 эндемичных видов и превратил пустошь в роскошный тропический сад. После его смерти там действует организация The Merwin Conservancy, продолжающая дело поэта.

Мервин в своем TED-выступлении «Connections» говорил об особой роли воображения в экологическом сознании человечества. Только человек способен вообразить страдания умирающих от разлива нефти китов и страдания бездомного, умирающего на улице, вообразить и пережить их как свои, и начать заботиться о Другом как о себе. Он относился к себе как к хранителю купленной им земли и предлагал представить, что у вас есть кусок земли: как бы вы с ним обошлись, если бы не относились к нему потребительски, если бы думали о том, что это часть целого планеты и она отдана вам на хранение, и что заботясь об этой земле, вы заботитесь о всей нашей планете и ее видовом многообразии.

Мервин изначально ехал на Гавайи учиться дзен-буддизму к дзен-мастеру Роберту Эйткену Роши. В поэзии Мервина, однако, нет никаких прямых отсылок к дзен-буддизму. Он переводил стихи и проповеди японского поэта 14 века, монаха буддисткой школы Риндзай и мастера садового искусства Мусо Сосэки (Мервин вообще зарабатывал переводами и среди прочего переводил Мандельштама). Складывается впечатление, и сам Мервин подтверждал его, что дзен-буддистское переживание мира было встроено в поэтику Мервина практически изначально. Оно и в красной нити всего творчества поэта — теме всеобщей взаимозависимости, в нашей нераздельности, не-отдельности. Оно и в пустоте, которое, как мы увидим, переживается как воздушное пространство внутри стихотворения. Оно в текучести, в течение поэтической речи, которое среди прочего обеспечивается отказом Мервина от пунктуации. Оно — в отречении от себя как центра всего происходящего в мире, в смещении фокуса на этику. Конечно, стоит читать экологическую поэзию Мервина, и мы это обязательно сделаем, но сегодня я предлагаю обратиться к легкому, воздушному, светлому стихотворению 'The Love for October'.

THE LOVE FOR OCTOBER

A child looking at ruins grows younger
but cold
and wants to wake to a new name
I have been younger in October
than in all the months of spring
walnut and may leaves the color
of shoulders at the end of summer
a month that has been to the mountain
and become light there
the long grass lies pointing uphill
even in death for a reason
that none of us knows
and the wren laughs in the early shade now
come again shining glance in your good time
naked air late morning
my love is for lightness
of touch foot feather
the day is yet one more yellow leaf
and without turning I kiss the light
by an old well on the last of the month
gathering wild rose hips
in the sun




Название стихотворения 'The Love for October' не только анонсирует его тему, но и самими артиклем the создает эффект усиления и одновременно ограничения. Можно даже прочитать это как: 'This is what it means to love October’или 'This is what’s my love for October like".

Мы сразу же видим, что в стихотворении отсутствует не только метр и рифма, но и пунктуация, что, как мы уже знаем, есть фирменный знак поэтики Мервина. Мешает ли это вам, препятствует ли пониманию стихотворения? Какой эффект это создает? Как вы находите начало и конец предложения при отсутствии пунктуации и заглавных букв?

Давайте соберем смысл стихотворения из его образов и рассыпанных по нему загадок. Первый образ-загадка — «ребенок, созерцающий руины, становится меньше годами, юнеет, но мерзнет (это странное противопоставление — grows younger but cold) и хочет осознать, что у него есть новое имя» (буквально — проснуться к новому имени). И дальше — «я весь октябрь был юнее, чем во все месяцы весны». Руины в осеннем контексте могут отослать нас к знаменитому 73-му (осеннему) сонету Шекспира:

That time of year thou mayst in me behold
When yellow leaves, or none, or few, do hang
Upon those boughs which shake against the cold,
Bare ruin’d choirs, where late the sweet birds sang.

Шекспир, как мы помним, использует устоявшуюся метафору осени как последнего этапа жизни, ее заката (еще одна метафора во второй строфе сонета). Мервин явно бросает вызов этой сезонной метафорике, где осень — пора старости, а весна — время юности, заявляя, что осенью он был моложе (именно был или есть — have been, а не чувствовал себя), чем весной. Дальше в стихотворении мы встретим ключевые образы из этой строфы шекспировского сонета — yellow leaf и bird (это будет конкретная птичка), а меркнущему и поглощаемому тьмой свету второй строфы шекспировского сонета (the twilight of such day/
As after sunset fadeth in the west/ Which by and by black night doth take away) Мервин противопоставляет совсем другой свет — свет — тезку легкости. Тема смерти в стихотворении тоже присутствует, но звучит не в трагическом регистре Шекспира, а совсем иначе.

Кто же этот ребенок, созерцающий руины, смотрящий на развалины летнего великолепия, жалкие остатки летнего пиршества? Быть может душа, трезвеющая, молодеющая от осеннего холода? Может быть, в этой точке разложения былого изобилия, умирания того, что давало радость и счастье, и есть точка новой юности и время обрести новое имя?

А дальше идет вереница образов, в которой молодость смуглых плеч в листьях боярышника и грецкого ореха, легкость/ свет месяца года, поднявшегося в горы, сухие стрелки травы, всегда, и даже в смерти, указывающие путь — в гору, вверх по склону, и смеющийся в тени королёк (англоязычные поэты любят эту птичку).

К кому обращено 'come again shining light in your good time'? Кто это произносит? Поэт? Или эти слова звучат в смехе королька?

«Обнаженный воздух позднее утро». И дальше поэт говорит о том, что для него значит любить октябрь: «я люблю легкость/ касания ступня перышко /и день еще один желтый лист /не оборачиваясь я целую свет / у старого колодца на исходе месяца /собирая плоды шиповника /на солнце». Здесь мы снова видим свет как тезку легкости — lightness and light. И день еще один желтый лист, медленно падающий на землю. И дальше мы видим, что любовь становится действием — благоговейным почитанием — и света октября, и его плодов — 'and without turning I kiss the light/gathering wild rose hips/in the sun'. Так в конце стихотворения Мервин дает нам понять, что его чувство к октябрю это не просто любовь, это тот самый священный трепет перед тайной жизни — awe, из которого рождается и вера, и поэзия.

And what’s your love for October like?