Любимейший поэт послевоенной Англии, он отказался от престижной должности поэта-лауреата, и тогда его стали называть «England's other Poet Laureate» — «Другой поэт-лауреат».
Получив в Оксфорде диплом с отличием, Филип Ларкин выучился библиотечному делу и проработал библиотекарем всю свою жизнь. В Халле, где он стал куратором университетской библиотеки и прожил последние тридцать лет своей жизни, ему поставлен памятник.
Кроме стихов Ларкин написал два романа — «Jill» (1946) и «A Girl in Winter» (1947) — и множество статей о джазе, которые потом вышли в двух томах: «All What Jazz: A Record Diary 1961−1971» (1985) и «Required Writing: Miscellaneous Pieces 1955−1982» (1984). Стихов же было написано сравнительно мало — всего наберется около ста страниц, если сложить все четыре тонких сборника. Стихи сумели найти путь к сердцам даже тех, кто относился к поэзии с недоверием, и эти книжки принесли его современникам и утешение, и наслаждение.
Несмотря на популярность, Ларкин избегал публичности, редко соглашался на интервью или выступления и создал себе образ мрачного, раздражительного ворчуна. Но в его лирической поэзии читатели узнавали свое трудное время, свою страну, свои разочарования и тревоги.
Ларкин был глубоко предан Англии, терпеть не мог путешествий и демонстративно игнорировал зарубежную литературу, даже современную американскую поэзию. Но он противостоял и штампам родной культуры, например тенденции непременно объяснять те или иные черты художественного творчества влиянием детских впечатлений. Начало этой традиции положили романтики, особенно Вордсворт своим парадоксальным высказыванием в стихотворении «Радуга»: The Child is father of the Man.
Свои ранние годы Ларкин называл пустыми и скучными — unspent и boring. Он родился в 1922 году в семье чиновника, чуждого искусству; с детства страдал плохим зрением, да еще и заикался. Неудивительно, что он рос замкнутым, погруженным в чтение, а стихи писал по ночам. В университете он расцвел и нашел друзей по духу — это были будущие знаменитые писатели Кингсли Эмис и Джон Уэйн.
Как ни стремился Ларкин отгородиться от влияния других поэтов, все же ему пришлось выделить Уильяма Батлера Йейтса и Томаса Харди как своих особых кумиров. Сам Ларкин признавал, что поэзия Харди вдохновила его на сдержанность в выражении чувств, отказ от романтических иллюзий и открыла, что его собственная жизнь с каждодневными открытиями, а не литературные впечатления, может стать интересной для читателей. Жизнь представлялась Ларкину как цепь разочарований, оставлявших навсегда чувство горечи. Может показаться, что поэт с таким мироощущением не может приносить утешения, но в том-то и дело, что радость жизни все-таки находила выход вопреки пессимизму.
В стихотворении 'Wild Oats', он говорит о себе, как будто вспоминая о неудачном ухаживании за девушкой:
I was too selfish, withdrawn
And easily bored to love.
Его несчастливое детство все же повлияло на него, так как он начал жизнь со скуки, которая сменилась страхом и чувством безысходности:
Life is first boredom, then fear.
Whether or not we use it, it goes,
And leaves what something hidden from us chose,
And age, and then the only end of age.
Стихотворение «Дни», наверное, самое мрачное. Наши дни, задуманные для счастья — they are to be happy in, заканчиваются для всех одинаково. Пока человек ломает голову над смыслом бытия, уже бегут к дому умирающего священник и врач. Слово running, наверное, острее всего передает ощущение быстротечности дней.
Days
What are days for?
Days are where we live.
They come, they wake us
Time and time over.
They are to be happy in:
Where can we live but days?
Ah, solving that question
Brings the priest and the doctor
In their long coats
Running over the fields.
Стихотворение «The Mower» — тоже о смерти, но на этот раз о гибели невинного существа: ежика, попавшего под газонокосилку. Поэт заканчивает рассказ о грустном происшествии неожиданным в его поэтике прямым призывом к доброте:
…we should be careful
Of each other, we should be kind
While there is still time.
Вспоминается известная строка Одена: We should love one another or die. Это тем более странно, что социальную направленность поэзии Одена Ларкин решительно отверг.
Удивительным образом это стихотворение перекликается со знаменитой одой Роберта Бернса «Полевой мыши, гнездо которой разорено моим плугом».
The Mower
The mower stalled, twice; kneeling, I found
A hedgehog jammed up against the blades,
Killed. It had been in the long grass.
I had seen it before, and even fed it, once.
Now I had mauled its unobtrusive world
Unmendably. Burial was no help:
Next morning I got up and it did not.
The first day after a death, the new absence
Is always the same; we should be careful
Of each other, we should be kind
While there is still time.
Сам Ларкин был невысокого мнения о собственной значимости и осознавал, что трагические мотивы занимают в его творчестве слишком много места. В интервью газете «Observer» он высказался с характерной для него иронией: I think writing about unhappiness is probably the source of my popularity, if I have any… Deprivation is for me what daffodils were for Wordsworth.
И в самом деле, в отличие от Вордсворта, Ларкин не воспевал красоты природы. Но есть у него два удивительных стихотворения, выражающие неподдельный восторг и радость жизни. «Coming» говорит о приходе весны на смену долгим холодным зимним дням. Дрозд своим пением изумляет кирпичные фасады домов. Строчка «скоро весна, скоро весна» звучит дважды, и поэт вспоминает о детстве, но, как всегда, не находит в нем ничего хорошего, называя его a forgotten boredom. Как неожиданный дар приходит к нему смех и звучит столь редкое в его словаре слово «счастье». Будучи взрослым, он не может примириться с детскими обидами, но, как ребенок, ощущает беспричинную радость.
Coming
On longer evenings,
Light, chill and yellow,
Bathes the serene
Foreheads of houses.
A thrush sings,
Laurel-surrounded
In the deep bare garden,
Its fresh-peeled voice
Astonishing the brickwork.
It will be spring soon,
It will be spring soon—
And I, whose childhood
Is a forgotten boredom,
Feel like a child
Who comes on a scene
Of adult reconciling,
And can understand nothing
But the unusual laughter,
And starts to be happy.
Стихотворение «Деревья» мне неизменно вспоминается с каждой новой весной. Когда-то я обнаружила его в необыкновенной книге «Poems on the Underground». Идея размещать стихи на стенах вагонов лондонского метро появилась еще при жизни Ларкина, и он горячо поддержал ее, будучи членом оргкомитета — Compton Poetry Fund Сommittee, но до осуществления проекта не дожил. Он верил, что пассажирам, увидевшим перед глазами стихи, не вредно будет вспомнить, что существует мир, где царят воображение и фантазия.
The Trees
The trees are coming into leaf
Like something almost being said;
The recent buds relax and spread,
Their greenness is a kind of grief.
Is it that they are born again
And we grow old? No, they die too.
Their yearly trick of looking new
Is written down in rings of grain.
Yet still the unresting castles thresh
In fullgrown thickness every May.
Last year is dead, they seem to say,
Begin afresh, afresh, afresh.
В отличие от большинства стихотворений Ларкина, «Деревья» написаны четкими четырехстрочными строфами с классической рифмовкой. Последняя строка звучит как призыв к вечному преодолению и обновлению: Begin afresh, afresh, afresh.
Какой же это был прекрасный поэт!
Трудно поверить, но дневниковые записи Ларкина, опубликованные после его смерти, открыли читателям отталкивающий облик циника, зараженного предрассудками, разочарованного в любви, непоправимо одинокого.
За свои литературные заслуги Ларкин был награжден орденом Кавалеров Славы и удостоен золотой медали королевы за поэзию. В 2003 году Общество поэтической книги назвало Ларкина самым любимым читателями послевоенным поэтом Великобритании, а газета «The Times» в 2008 году — лучшим британским писателем послевоенной эпохи. (Толкин, например, занял в этом списке лишь 6-е место).
Получив в Оксфорде диплом с отличием, Филип Ларкин выучился библиотечному делу и проработал библиотекарем всю свою жизнь. В Халле, где он стал куратором университетской библиотеки и прожил последние тридцать лет своей жизни, ему поставлен памятник.
Кроме стихов Ларкин написал два романа — «Jill» (1946) и «A Girl in Winter» (1947) — и множество статей о джазе, которые потом вышли в двух томах: «All What Jazz: A Record Diary 1961−1971» (1985) и «Required Writing: Miscellaneous Pieces 1955−1982» (1984). Стихов же было написано сравнительно мало — всего наберется около ста страниц, если сложить все четыре тонких сборника. Стихи сумели найти путь к сердцам даже тех, кто относился к поэзии с недоверием, и эти книжки принесли его современникам и утешение, и наслаждение.
Несмотря на популярность, Ларкин избегал публичности, редко соглашался на интервью или выступления и создал себе образ мрачного, раздражительного ворчуна. Но в его лирической поэзии читатели узнавали свое трудное время, свою страну, свои разочарования и тревоги.
Ларкин был глубоко предан Англии, терпеть не мог путешествий и демонстративно игнорировал зарубежную литературу, даже современную американскую поэзию. Но он противостоял и штампам родной культуры, например тенденции непременно объяснять те или иные черты художественного творчества влиянием детских впечатлений. Начало этой традиции положили романтики, особенно Вордсворт своим парадоксальным высказыванием в стихотворении «Радуга»: The Child is father of the Man.
Свои ранние годы Ларкин называл пустыми и скучными — unspent и boring. Он родился в 1922 году в семье чиновника, чуждого искусству; с детства страдал плохим зрением, да еще и заикался. Неудивительно, что он рос замкнутым, погруженным в чтение, а стихи писал по ночам. В университете он расцвел и нашел друзей по духу — это были будущие знаменитые писатели Кингсли Эмис и Джон Уэйн.
Как ни стремился Ларкин отгородиться от влияния других поэтов, все же ему пришлось выделить Уильяма Батлера Йейтса и Томаса Харди как своих особых кумиров. Сам Ларкин признавал, что поэзия Харди вдохновила его на сдержанность в выражении чувств, отказ от романтических иллюзий и открыла, что его собственная жизнь с каждодневными открытиями, а не литературные впечатления, может стать интересной для читателей. Жизнь представлялась Ларкину как цепь разочарований, оставлявших навсегда чувство горечи. Может показаться, что поэт с таким мироощущением не может приносить утешения, но в том-то и дело, что радость жизни все-таки находила выход вопреки пессимизму.
В стихотворении 'Wild Oats', он говорит о себе, как будто вспоминая о неудачном ухаживании за девушкой:
I was too selfish, withdrawn
And easily bored to love.
Его несчастливое детство все же повлияло на него, так как он начал жизнь со скуки, которая сменилась страхом и чувством безысходности:
Life is first boredom, then fear.
Whether or not we use it, it goes,
And leaves what something hidden from us chose,
And age, and then the only end of age.
Стихотворение «Дни», наверное, самое мрачное. Наши дни, задуманные для счастья — they are to be happy in, заканчиваются для всех одинаково. Пока человек ломает голову над смыслом бытия, уже бегут к дому умирающего священник и врач. Слово running, наверное, острее всего передает ощущение быстротечности дней.
Days
What are days for?
Days are where we live.
They come, they wake us
Time and time over.
They are to be happy in:
Where can we live but days?
Ah, solving that question
Brings the priest and the doctor
In their long coats
Running over the fields.
Стихотворение «The Mower» — тоже о смерти, но на этот раз о гибели невинного существа: ежика, попавшего под газонокосилку. Поэт заканчивает рассказ о грустном происшествии неожиданным в его поэтике прямым призывом к доброте:
…we should be careful
Of each other, we should be kind
While there is still time.
Вспоминается известная строка Одена: We should love one another or die. Это тем более странно, что социальную направленность поэзии Одена Ларкин решительно отверг.
Удивительным образом это стихотворение перекликается со знаменитой одой Роберта Бернса «Полевой мыши, гнездо которой разорено моим плугом».
The Mower
The mower stalled, twice; kneeling, I found
A hedgehog jammed up against the blades,
Killed. It had been in the long grass.
I had seen it before, and even fed it, once.
Now I had mauled its unobtrusive world
Unmendably. Burial was no help:
Next morning I got up and it did not.
The first day after a death, the new absence
Is always the same; we should be careful
Of each other, we should be kind
While there is still time.
Сам Ларкин был невысокого мнения о собственной значимости и осознавал, что трагические мотивы занимают в его творчестве слишком много места. В интервью газете «Observer» он высказался с характерной для него иронией: I think writing about unhappiness is probably the source of my popularity, if I have any… Deprivation is for me what daffodils were for Wordsworth.
И в самом деле, в отличие от Вордсворта, Ларкин не воспевал красоты природы. Но есть у него два удивительных стихотворения, выражающие неподдельный восторг и радость жизни. «Coming» говорит о приходе весны на смену долгим холодным зимним дням. Дрозд своим пением изумляет кирпичные фасады домов. Строчка «скоро весна, скоро весна» звучит дважды, и поэт вспоминает о детстве, но, как всегда, не находит в нем ничего хорошего, называя его a forgotten boredom. Как неожиданный дар приходит к нему смех и звучит столь редкое в его словаре слово «счастье». Будучи взрослым, он не может примириться с детскими обидами, но, как ребенок, ощущает беспричинную радость.
Coming
On longer evenings,
Light, chill and yellow,
Bathes the serene
Foreheads of houses.
A thrush sings,
Laurel-surrounded
In the deep bare garden,
Its fresh-peeled voice
Astonishing the brickwork.
It will be spring soon,
It will be spring soon—
And I, whose childhood
Is a forgotten boredom,
Feel like a child
Who comes on a scene
Of adult reconciling,
And can understand nothing
But the unusual laughter,
And starts to be happy.
Стихотворение «Деревья» мне неизменно вспоминается с каждой новой весной. Когда-то я обнаружила его в необыкновенной книге «Poems on the Underground». Идея размещать стихи на стенах вагонов лондонского метро появилась еще при жизни Ларкина, и он горячо поддержал ее, будучи членом оргкомитета — Compton Poetry Fund Сommittee, но до осуществления проекта не дожил. Он верил, что пассажирам, увидевшим перед глазами стихи, не вредно будет вспомнить, что существует мир, где царят воображение и фантазия.
The Trees
The trees are coming into leaf
Like something almost being said;
The recent buds relax and spread,
Their greenness is a kind of grief.
Is it that they are born again
And we grow old? No, they die too.
Their yearly trick of looking new
Is written down in rings of grain.
Yet still the unresting castles thresh
In fullgrown thickness every May.
Last year is dead, they seem to say,
Begin afresh, afresh, afresh.
В отличие от большинства стихотворений Ларкина, «Деревья» написаны четкими четырехстрочными строфами с классической рифмовкой. Последняя строка звучит как призыв к вечному преодолению и обновлению: Begin afresh, afresh, afresh.
Какой же это был прекрасный поэт!
Трудно поверить, но дневниковые записи Ларкина, опубликованные после его смерти, открыли читателям отталкивающий облик циника, зараженного предрассудками, разочарованного в любви, непоправимо одинокого.
За свои литературные заслуги Ларкин был награжден орденом Кавалеров Славы и удостоен золотой медали королевы за поэзию. В 2003 году Общество поэтической книги назвало Ларкина самым любимым читателями послевоенным поэтом Великобритании, а газета «The Times» в 2008 году — лучшим британским писателем послевоенной эпохи. (Толкин, например, занял в этом списке лишь 6-е место).
Преподаватель английского языка
Понравился урок? Поделитесь записью в любимой социальной сети
Другие материалы сайта