В День святого Валентина я предлагаю улыбнуться и прочитать стихотворение Уистена Хью Одена (W.H. Auden, 1907−1973) 'O Tell Me the Truth About Love'. Но прежде — несколько слов о самом поэте. Я хочу обратить ваше внимание на самые яркие черты личной и творческой биографии Одена. Известно, что Одена числят среди трех крупнейших англоязычных поэтов XX века, вместе с Йейтсом и Т. С. Элиотом. При этом иерархическое расположение поэтов в этой триаде менялось на протяжении прошлого века, и Оден оказывался то на третьем, то на первом месте. Иные же критики вообще относят Одена к второстепенным поэтам, вновь заставляя нас усомниться в том, что вообще возможно объективно судить о поэзии.
И все же чем велик Оден? Во-первых, Оден был великолепным мастером в средневековом, ремесленническом смысле этого слова. Он виртуозно владел чуть ли не всем спектром поэтических размеров и форм, среди которых не только привычные и солидные ода, сонет, вилланель, канцона, баллада, но и редкие и потешные доггерели (doggerel, шутливые «вольные» стихи в духе староанглийской поэзии) и скелтоники (skeltonics — короткие сатирические стихи в стиле поэта XVI века Джона Скелтона). Оден любил экспериментировать в поэзии с современными ему музыкальными формами, и среди его стихов можно найти блюз, фокстрот и шансон, положенные на музыку Бенджаменом Бриттеном (четыре наиболее известных — это 'Tell Me the Truth About Love', 'Funeral Blues', 'Johnny' and 'Calypso'). Кроме того, он писал либретто (для оперы Игоря Стравинского «Похождения повесы» вместе с Ч. Коллменом и для оперетты «Пол Баньян» Б. Бриттона), пьесы (например, 'Funeral Blues' («Похоронный блюз»), ставший популярным после фильма 'Four Weddings And a Funeral', был изначально написан для пьесы 'The Ascent of F6' и задумывался как сатира), травелоги ('Journey to a War' (1939) совместно с Ишервудом по итогам поездки на японо-китайскую войну; 'Letters from Iceland' (1937) совместно с товарищем по Оксфорду МакНисом (MacNiece) о поездке в Исландию, в которую поэт влюбился еще в детстве, читая саги). При этом Оден писал стихотворную часть травелогов, а его соавторы — прозаическую.
Оден не был просто мастером слова — универсалом, он нашел поэтический тон, интонацию и стиль, уникальные в поэзии ХХ века. Для его стиля даже было создано специальное слово «Audenesque», «в стиле Одена». А про эти тон и интонацию точно и довольно жестко высказался большой почитатель Одена, бывший с ним лично знакомым, Иосиф Бродский: «[…] трагическим достижением Одена как поэта было именно то, что он освободил свой стих от обмана любого рода, будь он риторическим или бардовским. Подобные вещи отчуждают не только от коллег-преподавателей, но и от собратьев по перу, ибо в каждом из нас сидит прыщавый юнец, жаждущий бессвязного пафоса» (из «Поклониться тени»). Оден ушел от свойственного предмодернистской поэзии пафоса в сторону поиска трезвости взгляда, который в сочетании с интонацией юмора или же милосердия и создает эффект Одена. Он видел перед собой задачу писать для большой аудитории, про которую поэт мог бы сказать «мы», как это было в елизаветинской Англии с ее ayres (мадригалами). Он хотел писать «light verse», но не в смысле тривиальности поп-песен, а в смысле понятности широкому читателю. И это намерение создает контраст между ним и «непонятным» Элиотом.
Однако в ХХ веке невозможно было найти публику века XVII-го, и Оден вполне отдавал себе отчет в расколе общества на специалистов, искушенных в науке и культуре, и широкую публику (филистеров, как говорит один критик, не осознающих, что они говорят прозой и что в их жизни присутствует поэзия, хотя они ее не читают, в виде поп-песен и рекламы). В итоге Оден писал свои «light verses» для обеих групп: шансон, блюз и баллады для «простого читателя» и оды, сонеты, колыбельные, вилланели — для интеллектуала, но и в тех, и в других звучат пронзительные ноты непрочности, хрупкости человеческого бытия в мире. Читая «высокого» и «низкого» Одена, обратите внимание на прозаичность и иронию в сочетании с вовлеченной, неравнодушной интонацией. Обязательно стоит прочесть одно из канонических «сложных» стихотворений Одена «In Memory of W.B. Yeats», которое так поразило Иосифа Бродского своей третьей частью, написанной энергичным трехстопным хореем. Шеймас Хини посвятил памяти Бродского стихотворение «Audenesque», сводя в нем трех великих поэтов — Одена, Йейтса и Бродского:
Joseph, yes, you know the beat.
Wystan Auden's metric feet
Marched to it, unstressed and stressed,
Laying William Yeats to rest.
Первый сборник стихов Одена «Poems» напечатал в 1930 году в издательстве «Faber and Faber' не кто иной, как Т. С. Элиот, а до этого — в самиздате оксфордский друг Одена по поэтическому кружку Спендер.
Оден, в отличие от многих поэтов, понял, что он поэт, довольно поздно — только в пятнадцать лет, а до этого был увлечен геологией и собирался стать горным инженером. Возможно, он неверно интерпретировал опыт, который пережил в двенадцать лет, когда во время каникул посетил Рукхоуп (Rookhope), деревню в английских Пеннинах, и был странным образом очарован известняковым пейзажем и видом заброшенных шахт по добыче свинца. Ему показалось, что пейзаж обращается к его любопытству ученого, а место говорило прямо с его душой, показывая ей, как в зеркале с опережающим отражением, ее собственный пейзаж, территорию ее жизни, картографией которой и станет часть творчества Одена. В стихотворении 'New Year Letter' Оден признается, что
In Rookhope I was first aware
Of self and not-self, death and dread…
There I dropped pebbles, listened, heard
The reservoir of darkness stirred
Речь идет о камушках, которые двенадцатилетний Уистен бросал в заброшенную шахту. Речь идет о резервуаре тьмы, с которым соприкасается поэт в себе, в Другом и в мире и который он слушает.
В стихотворении 'Amor Loci', описывая заброшенные фабрики Рукхоупа, развалившиеся, покрытые мхом машины, тишину шахтерских домов, их остывшие трубы, Оден говорит:
To me, though, much: a vision,
not (as perhaps at
twelve I thought it) of Eden,
still less of a New
Jerusalem but, for one,
convinced he will die,
more comely, more credible
than either day-dream.
How but with some real focus
of desolation
could I, by analogy,
imagine a Love
that, however often smeared,
shrugged at, abandoned
by a frivolous worldling,
does not abandon?
Здесь поэт пишет о том, как это зрелище запустения дает не только утешающий, правдивый образ смерти, но и образ любви, непонятой, опороченной, покинутой, но не покидающей, не перестающей, говоря словами апостола Павла. Такова была судьба самого поэта в любви. Строки Одена из другого стихотворения стали одними из самых цитируемых: If equal affection cannot be, // Let the more loving one be me. Он с детства осознал свою гомосексуальность, в юности пытался вылечиться от нее с помощью психоанализа, сделал попытку «нормализации» себя, обручившись с девушкой. Однако в итоге он принял свою сексуальность и вступил на трудный путь неразделенных влюбленностей и одиночества. Однако стоит отметить в жизни Одена два ярких любовных и одновременно творческих союза: с Кристофером Ишервудом (Isherwood), его другом и ментором, и Честером Коллменом (Kallman).
Отец Одена был врачом и преподавателем в Бирмингемском университете. В его библиотеке еще мальчиком Оден нашел сочинения Зигмунда Фрейда и с увлечением в них погрузился. Уже поэтом он демонстрирует тонкое понимание сути метода Фрейда в своем великолепном стихотворении «In Memory of Zigmund Freud»:
but he would have us remember most of all
to be enthusiastic over the night,
not only for the sense of wonder
it alone has to offer, but also
because it needs our love. With large sad eyes
its delectable creatures look up and beg
us dumbly to ask them to follow:
they are exiles who long for the future
that lives in our power, they too would rejoice
if allowed to serve enlightenment like him
Оден в 1930-е годы увлекался марксизмом, был левым, но никогда не собирался вступать в коммунистическую партию. В 1937 году он поехал добровольцем в Испанию, намереваясь работать в качестве водителя скорой помощи, но был отправлен в отдел пропаганды. Склоки среди республиканцев, которым он стал свидетелем во время этой поездки, привели к разочарованию поэта в левом движении. Так или иначе, он никогда не писал политических или пропагандистских стихов.
В начале 1930-х Оден работал учителем в двух школах: в скучной подготовительной Larchfield Academy, которая, однако, дала ему материал для фантасмагорической поэмы «Orators», и в подготовительной же Downs School, где учителя и ученики восхищались немного безумным и смешным Оденом в учительской ипостаси. Там же он впервые в жизни испытал, что такое агапе, просто беседуя с друзьями-учителями после уроков. И для этой школы он написал мюзикл, в котором участвовали все — ученики и преподаватели.
В январе 1939 года Оден уехал в США вместе со своим другом Ишервудом и, когда началась война, был обвинен на родине в предательстве и дезертирстве из воюющей Британии, хотя он и не был военнообязанным. Ему потом долго не могли простить эмиграцию в трудное для страны время. Оден, конечно, уехал в Нью-Йорк не от войны. Он бежал не «от», он уехал «в» — место, где обрел новый творческий импульс, новое понимание своей поэтической задачи и новую любовь, на которую он возлагал большие надежды. Именно встреча с Честером Коллменом убедила Одена поселиться в Америке. Однако Оден не остался в стороне от войны. В 1945 году поэт работал в Германии в должности руководителя гражданского расследования в комиссии США по обзору эффективности стратегических бомбардировок. Оден изучал последствия союзнических бомбардировок Германии, проводил интервью и писал отчеты.
У Одена на фотографиях в молодости было самое обычное лицо, и Бродский искал и не мог найти в этом лице классического байронического образа поэта: «Скорее, это было лицо врача, который интересуется вашей жизнью, хотя знает, что вы больны. Лицо, хорошо готовое ко всему, лицо — итог». В зрелости у Одена лицо перешло в знаменитую морщинистую стадию «смятой постели». Посмотрите на его фотографии.
Оден был невероятно неряшлив в быту, очень много курил, и, по словам его друга, все, к чему он прикасался, превращалось в сигарету. При этом у него был очень строгий режим работы: он вставал в 6 утра, варил себе кофе, разгадывал кроссворд, потом работал уже до 11 или 11:30 утра. Это были его самые плодотворные часы.
Давайте же почитаем «легкое» стихотворение Одена о любви. У моих учеников оно неизменно вызывает чувство изумления. Обратите внимание на смену размера через строфу и связь этой смены с утвердительным или вопросительным характером строфы. Стихотворение при первом прочтении кажется абсурдным, а местами бессмысленным, и это верное впечатление, но лишь отчасти. Попробуйте найти логику, обращая внимание на ключевые глаголы каждой строфы. Как это стихотворение «взламывает» наше стандартное представление о любви, закрепленное в поэтических штампах? Задайте себе и ученикам те же вопросы, что задает Оден, и переформулируйте их в более общие: How does love look like? How does it smell? How is it to touch? How does it sound? Where can it be found? How do we speak about it? Особое внимание обратите на то, что с вами делает это стихотворение. Дополните его еще более смешным оденовским 'Foxtrot from a Play' и трагикомическим 'As I Walked Out One Evening'. Laugh, cry, smile; have a happy St. Valentine's Day!
O TELL ME THE TRUTH ABOUT LOVE
Some say love's a little boy,
And some say it's a bird,
Some say it makes the world go around,
Some say that's absurd,
And when I asked the man next-door,
Who looked as if he knew,
His wife got very cross indeed,
And said it wouldn't do.
Does it look like a pair of pajamas,
Or the ham in a temperance hotel?
Does its odour remind one of llamas,
Or has it a comforting smell?
Is it prickly to touch as a hedge is,
Or soft as eiderdown fluff?
Is it sharp or quite smooth at the edges?
O tell me the truth about love.
Our history books refer to it
In cryptic little notes,
It's quite a common topic on
The Transatlantic boats;
I've found the subject mentioned in
Accounts of suicides,
And even seen it scribbled on
The backs of railway guides.
Does it howl like a hungry Alsatian,
Or boom like a military band?
Could one give a first-rate imitation
On a saw or a Steinway Grand?
Is its singing at parties a riot?
Does it only like Classical stuff?
Will it stop when one wants to be quiet?
O tell me the truth about love.
I looked inside the summer-house;
It wasn't over there;
I tried the Thames at Maidenhead,
And Brighton's bracing air.
I don't know what the blackbird sang,
Or what the tulip said;
But it wasn't in the chicken-run,
Or underneath the bed.
Can it pull extraordinary faces?
Is it usually sick on a swing?
Does it spend all its time at the races,
or fiddling with pieces of string?
Has it views of its own about money?
Does it think Patriotism enough?
Are its stories vulgar but funny?
O tell me the truth about love.
When it comes, will it come without warning
Just as I'm picking my nose?
Will it knock on my door in the morning,
Or tread in the bus on my toes?
Will it come like a change in the weather?
Will its greeting be courteous or rough?
Will it alter my life altogether?
O tell me the truth about love.
И все же чем велик Оден? Во-первых, Оден был великолепным мастером в средневековом, ремесленническом смысле этого слова. Он виртуозно владел чуть ли не всем спектром поэтических размеров и форм, среди которых не только привычные и солидные ода, сонет, вилланель, канцона, баллада, но и редкие и потешные доггерели (doggerel, шутливые «вольные» стихи в духе староанглийской поэзии) и скелтоники (skeltonics — короткие сатирические стихи в стиле поэта XVI века Джона Скелтона). Оден любил экспериментировать в поэзии с современными ему музыкальными формами, и среди его стихов можно найти блюз, фокстрот и шансон, положенные на музыку Бенджаменом Бриттеном (четыре наиболее известных — это 'Tell Me the Truth About Love', 'Funeral Blues', 'Johnny' and 'Calypso'). Кроме того, он писал либретто (для оперы Игоря Стравинского «Похождения повесы» вместе с Ч. Коллменом и для оперетты «Пол Баньян» Б. Бриттона), пьесы (например, 'Funeral Blues' («Похоронный блюз»), ставший популярным после фильма 'Four Weddings And a Funeral', был изначально написан для пьесы 'The Ascent of F6' и задумывался как сатира), травелоги ('Journey to a War' (1939) совместно с Ишервудом по итогам поездки на японо-китайскую войну; 'Letters from Iceland' (1937) совместно с товарищем по Оксфорду МакНисом (MacNiece) о поездке в Исландию, в которую поэт влюбился еще в детстве, читая саги). При этом Оден писал стихотворную часть травелогов, а его соавторы — прозаическую.
Оден не был просто мастером слова — универсалом, он нашел поэтический тон, интонацию и стиль, уникальные в поэзии ХХ века. Для его стиля даже было создано специальное слово «Audenesque», «в стиле Одена». А про эти тон и интонацию точно и довольно жестко высказался большой почитатель Одена, бывший с ним лично знакомым, Иосиф Бродский: «[…] трагическим достижением Одена как поэта было именно то, что он освободил свой стих от обмана любого рода, будь он риторическим или бардовским. Подобные вещи отчуждают не только от коллег-преподавателей, но и от собратьев по перу, ибо в каждом из нас сидит прыщавый юнец, жаждущий бессвязного пафоса» (из «Поклониться тени»). Оден ушел от свойственного предмодернистской поэзии пафоса в сторону поиска трезвости взгляда, который в сочетании с интонацией юмора или же милосердия и создает эффект Одена. Он видел перед собой задачу писать для большой аудитории, про которую поэт мог бы сказать «мы», как это было в елизаветинской Англии с ее ayres (мадригалами). Он хотел писать «light verse», но не в смысле тривиальности поп-песен, а в смысле понятности широкому читателю. И это намерение создает контраст между ним и «непонятным» Элиотом.
Однако в ХХ веке невозможно было найти публику века XVII-го, и Оден вполне отдавал себе отчет в расколе общества на специалистов, искушенных в науке и культуре, и широкую публику (филистеров, как говорит один критик, не осознающих, что они говорят прозой и что в их жизни присутствует поэзия, хотя они ее не читают, в виде поп-песен и рекламы). В итоге Оден писал свои «light verses» для обеих групп: шансон, блюз и баллады для «простого читателя» и оды, сонеты, колыбельные, вилланели — для интеллектуала, но и в тех, и в других звучат пронзительные ноты непрочности, хрупкости человеческого бытия в мире. Читая «высокого» и «низкого» Одена, обратите внимание на прозаичность и иронию в сочетании с вовлеченной, неравнодушной интонацией. Обязательно стоит прочесть одно из канонических «сложных» стихотворений Одена «In Memory of W.B. Yeats», которое так поразило Иосифа Бродского своей третьей частью, написанной энергичным трехстопным хореем. Шеймас Хини посвятил памяти Бродского стихотворение «Audenesque», сводя в нем трех великих поэтов — Одена, Йейтса и Бродского:
Joseph, yes, you know the beat.
Wystan Auden's metric feet
Marched to it, unstressed and stressed,
Laying William Yeats to rest.
Первый сборник стихов Одена «Poems» напечатал в 1930 году в издательстве «Faber and Faber' не кто иной, как Т. С. Элиот, а до этого — в самиздате оксфордский друг Одена по поэтическому кружку Спендер.
Оден, в отличие от многих поэтов, понял, что он поэт, довольно поздно — только в пятнадцать лет, а до этого был увлечен геологией и собирался стать горным инженером. Возможно, он неверно интерпретировал опыт, который пережил в двенадцать лет, когда во время каникул посетил Рукхоуп (Rookhope), деревню в английских Пеннинах, и был странным образом очарован известняковым пейзажем и видом заброшенных шахт по добыче свинца. Ему показалось, что пейзаж обращается к его любопытству ученого, а место говорило прямо с его душой, показывая ей, как в зеркале с опережающим отражением, ее собственный пейзаж, территорию ее жизни, картографией которой и станет часть творчества Одена. В стихотворении 'New Year Letter' Оден признается, что
In Rookhope I was first aware
Of self and not-self, death and dread…
There I dropped pebbles, listened, heard
The reservoir of darkness stirred
Речь идет о камушках, которые двенадцатилетний Уистен бросал в заброшенную шахту. Речь идет о резервуаре тьмы, с которым соприкасается поэт в себе, в Другом и в мире и который он слушает.
В стихотворении 'Amor Loci', описывая заброшенные фабрики Рукхоупа, развалившиеся, покрытые мхом машины, тишину шахтерских домов, их остывшие трубы, Оден говорит:
To me, though, much: a vision,
not (as perhaps at
twelve I thought it) of Eden,
still less of a New
Jerusalem but, for one,
convinced he will die,
more comely, more credible
than either day-dream.
How but with some real focus
of desolation
could I, by analogy,
imagine a Love
that, however often smeared,
shrugged at, abandoned
by a frivolous worldling,
does not abandon?
Здесь поэт пишет о том, как это зрелище запустения дает не только утешающий, правдивый образ смерти, но и образ любви, непонятой, опороченной, покинутой, но не покидающей, не перестающей, говоря словами апостола Павла. Такова была судьба самого поэта в любви. Строки Одена из другого стихотворения стали одними из самых цитируемых: If equal affection cannot be, // Let the more loving one be me. Он с детства осознал свою гомосексуальность, в юности пытался вылечиться от нее с помощью психоанализа, сделал попытку «нормализации» себя, обручившись с девушкой. Однако в итоге он принял свою сексуальность и вступил на трудный путь неразделенных влюбленностей и одиночества. Однако стоит отметить в жизни Одена два ярких любовных и одновременно творческих союза: с Кристофером Ишервудом (Isherwood), его другом и ментором, и Честером Коллменом (Kallman).
Отец Одена был врачом и преподавателем в Бирмингемском университете. В его библиотеке еще мальчиком Оден нашел сочинения Зигмунда Фрейда и с увлечением в них погрузился. Уже поэтом он демонстрирует тонкое понимание сути метода Фрейда в своем великолепном стихотворении «In Memory of Zigmund Freud»:
but he would have us remember most of all
to be enthusiastic over the night,
not only for the sense of wonder
it alone has to offer, but also
because it needs our love. With large sad eyes
its delectable creatures look up and beg
us dumbly to ask them to follow:
they are exiles who long for the future
that lives in our power, they too would rejoice
if allowed to serve enlightenment like him
Оден в 1930-е годы увлекался марксизмом, был левым, но никогда не собирался вступать в коммунистическую партию. В 1937 году он поехал добровольцем в Испанию, намереваясь работать в качестве водителя скорой помощи, но был отправлен в отдел пропаганды. Склоки среди республиканцев, которым он стал свидетелем во время этой поездки, привели к разочарованию поэта в левом движении. Так или иначе, он никогда не писал политических или пропагандистских стихов.
В начале 1930-х Оден работал учителем в двух школах: в скучной подготовительной Larchfield Academy, которая, однако, дала ему материал для фантасмагорической поэмы «Orators», и в подготовительной же Downs School, где учителя и ученики восхищались немного безумным и смешным Оденом в учительской ипостаси. Там же он впервые в жизни испытал, что такое агапе, просто беседуя с друзьями-учителями после уроков. И для этой школы он написал мюзикл, в котором участвовали все — ученики и преподаватели.
В январе 1939 года Оден уехал в США вместе со своим другом Ишервудом и, когда началась война, был обвинен на родине в предательстве и дезертирстве из воюющей Британии, хотя он и не был военнообязанным. Ему потом долго не могли простить эмиграцию в трудное для страны время. Оден, конечно, уехал в Нью-Йорк не от войны. Он бежал не «от», он уехал «в» — место, где обрел новый творческий импульс, новое понимание своей поэтической задачи и новую любовь, на которую он возлагал большие надежды. Именно встреча с Честером Коллменом убедила Одена поселиться в Америке. Однако Оден не остался в стороне от войны. В 1945 году поэт работал в Германии в должности руководителя гражданского расследования в комиссии США по обзору эффективности стратегических бомбардировок. Оден изучал последствия союзнических бомбардировок Германии, проводил интервью и писал отчеты.
У Одена на фотографиях в молодости было самое обычное лицо, и Бродский искал и не мог найти в этом лице классического байронического образа поэта: «Скорее, это было лицо врача, который интересуется вашей жизнью, хотя знает, что вы больны. Лицо, хорошо готовое ко всему, лицо — итог». В зрелости у Одена лицо перешло в знаменитую морщинистую стадию «смятой постели». Посмотрите на его фотографии.
Оден был невероятно неряшлив в быту, очень много курил, и, по словам его друга, все, к чему он прикасался, превращалось в сигарету. При этом у него был очень строгий режим работы: он вставал в 6 утра, варил себе кофе, разгадывал кроссворд, потом работал уже до 11 или 11:30 утра. Это были его самые плодотворные часы.
Давайте же почитаем «легкое» стихотворение Одена о любви. У моих учеников оно неизменно вызывает чувство изумления. Обратите внимание на смену размера через строфу и связь этой смены с утвердительным или вопросительным характером строфы. Стихотворение при первом прочтении кажется абсурдным, а местами бессмысленным, и это верное впечатление, но лишь отчасти. Попробуйте найти логику, обращая внимание на ключевые глаголы каждой строфы. Как это стихотворение «взламывает» наше стандартное представление о любви, закрепленное в поэтических штампах? Задайте себе и ученикам те же вопросы, что задает Оден, и переформулируйте их в более общие: How does love look like? How does it smell? How is it to touch? How does it sound? Where can it be found? How do we speak about it? Особое внимание обратите на то, что с вами делает это стихотворение. Дополните его еще более смешным оденовским 'Foxtrot from a Play' и трагикомическим 'As I Walked Out One Evening'. Laugh, cry, smile; have a happy St. Valentine's Day!
O TELL ME THE TRUTH ABOUT LOVE
Some say love's a little boy,
And some say it's a bird,
Some say it makes the world go around,
Some say that's absurd,
And when I asked the man next-door,
Who looked as if he knew,
His wife got very cross indeed,
And said it wouldn't do.
Does it look like a pair of pajamas,
Or the ham in a temperance hotel?
Does its odour remind one of llamas,
Or has it a comforting smell?
Is it prickly to touch as a hedge is,
Or soft as eiderdown fluff?
Is it sharp or quite smooth at the edges?
O tell me the truth about love.
Our history books refer to it
In cryptic little notes,
It's quite a common topic on
The Transatlantic boats;
I've found the subject mentioned in
Accounts of suicides,
And even seen it scribbled on
The backs of railway guides.
Does it howl like a hungry Alsatian,
Or boom like a military band?
Could one give a first-rate imitation
On a saw or a Steinway Grand?
Is its singing at parties a riot?
Does it only like Classical stuff?
Will it stop when one wants to be quiet?
O tell me the truth about love.
I looked inside the summer-house;
It wasn't over there;
I tried the Thames at Maidenhead,
And Brighton's bracing air.
I don't know what the blackbird sang,
Or what the tulip said;
But it wasn't in the chicken-run,
Or underneath the bed.
Can it pull extraordinary faces?
Is it usually sick on a swing?
Does it spend all its time at the races,
or fiddling with pieces of string?
Has it views of its own about money?
Does it think Patriotism enough?
Are its stories vulgar but funny?
O tell me the truth about love.
When it comes, will it come without warning
Just as I'm picking my nose?
Will it knock on my door in the morning,
Or tread in the bus on my toes?
Will it come like a change in the weather?
Will its greeting be courteous or rough?
Will it alter my life altogether?
O tell me the truth about love.
Иллюстрация Миры МИРОНОВОЙ
Преподаватель английского языка
Понравился урок? Поделитесь записью в любимой социальной сети
Другие материалы сайта