Говорим о политике по-английски #1
Говорить ли о политике на уроках английского? Рассуждает преподаватель английского языка Ольга СВЕНЦИЦКАЯ.
При обучении иностранному языку существуют негласные, но твердые запреты: следует избегать тем, связанных с сенсациями, сексом и политикой. Первое настолько очевидно, что не нуждается в комментариях, хотя разговоры «про любовь», «страшное» и «смешное» необходимы подросткам как воздух. «Винни-Пух» с друзьями и «Ромео и Джульетта» держатся на пьедесталах твердо.
Но что значит — политика? Грамматика Мерфи элементарного уровня уже во втором уроке спешит научить фразе «I am not interested in politics», и не встретился мне ни один ученик, как среди детей, так и среди взрослых, который не повторил бы этой фразы с убеждением. Но если вдуматься, что такое политика? Разговор о мире? О своей стране, ее проблемах и заботах? О прошлом и будущем? Об исторических событиях? Об отношениях с другими странами? О репутации? Об отношении в мире к России и ко всем нам, соотечественникам? Как же без этого обойтись?
Но ведь и задача наша двоякая: мы изучаем англоговорящие страны и тут же получаем задание: теперь на примере, скажем, Новой Зеландии расскажи о своей стране. А на примере Лондона или Ванкувера — о своем городе. И вот тут-то и возникает неподдельная заинтересованность. Рассказывать ведь нужно о своем, о себе, а прежде, чем рассказать, необходимо задуматься. Вот в Новой Зеландии женщины получили право голоса раньше всех в мире — в 1893 году. А у нас когда? А в Кувейте, например, или в Саудовской Аравии совсем недавно. А почему? Да о чем же еще стоит говорить, как не о самом главном?
Невыносимо скучно обсуждать кулинарные рецепты, экстремальные виды спорта, моду или звезд мирового шоу-бизнеса, как навязывают нам британские учебники. Понять авторов можно: книги рассчитаны на самого широкого пользователя — в Азии ли, в Африке. Но и в этих курсах больших, глобальных проблем не удается избежать, и это очень хорошо. В невинных грамматических упражнениях то Чернобыль упомянут, то Берлинскую стену, то Черчилля процитируют. А кто про них знает? Кто-то слышал, кто-то — нет, и возникает естественный разговор о серьезнейших вещах. Разумеется, на изучаемом языке.
Русские учебники дают более содержательные тексты, в советское время — по идеологическим соображениям, сейчас — по традиции. Почти в самом начале книги для учащихся 10−11 классов (авторы Кузовлев, Лапа, Перегудова и др.) дается прекрасный материал по системе демократического правления в Британии, США и России, который любой британский курс посчитал бы излишне политизированным. С другой стороны, в британских учебниках мы скорее найдем имена Мартина Лютера Кинга, Матери Терезы, Махатмы Ганди, Андрея Дмитриевича Сахарова, чем в российских, в то время как для наших учащихся личность каждого из них требует особого изучения. Анна Франк тоже мало кому известна в нашей стране, между тем как в каждой демократической школе тема Холокоста неизбежна. Учителя иностранного языка должны считать своей благородной задачей восполнять недостаток осведомленности.
По моему убеждению, отклик на события в стране и мире должен вплетаться в урок иностранного языка естественнейшим образом. К сожалению, министерство просвещения перекрывает школам доступ к видеоновостям на английском языке с каналов Евроньюс, Би-би-си, Си-Эн-Эн. А ведь минуты три для просмотра и еще пять-десять минут обсуждения дали бы детям возможность ощутить себя гражданами планеты Земля, что, собственно, и составляет главную идеологическую задачу нашего предмета. Некоторые события по своей значительности потребуют всех сорока пяти минут. И какое богатство злободневной лексики приносят такие уроки!
Острые темы дают повод для дискуссий. Если разговор ведется на изучаемом языке, если учитель тактично избегает использовать свои лингвистические познания как преимущество в споре, а предоставляет детям самим обменяться мнениями и следит за соблюдением вежливости и проявлением уважения к оппоненту, то такие уроки становятся настоящими уроками демократии в чистом, не абстрактном виде, и они дорогого стоят, будят мысль и остаются в памяти учащихся на долгие годы.
Говоря о России в старших классах, я уже много лет использую подборку высказываний о России и русских, некогда составленную английским журналом «Экономист», но ничуть не устаревшую. Есть мнение, что историю своей страны невозможно понять, если не знать, что думают о ней иностранцы. По-моему, с этим трудно не согласиться.
RUSSIAN EXCEPTIONALISM
IS RUSSIA DIFFERENT?
The Economist, June 15−21, 1996
The stubborn popularity of the Communists reflects something deep-seated about the Russian character. As Thomas Masaryk, the first president of Czechoslovakia (and a Russian scholar) put it: «The Russians are very revolutionary. They are not very democratic.»
Petr Chaadaev (one of the earliest «Westernisers» who thought Russia should modernise by learning from the West): «We do not belong to any of the great families of mankind, neither to the East nor to the West.»
Nikolai Mikhailovsky, who translated John Stuart Mill and Karl Marx into Russian, also thought that «Russia can lay down a new historical path different from that taken by Europe.»
«Slavophiles» have been much more nationalist, thinking Russia could learn useful lessons only from its own history. The founder of Slavophilism, Alexei Khomyakov, called Russia «God's instrument.» Dostoevsky thought that «Our great Russia will speak its new word, a word never heard before by the world.»
The peculiarity lies not only in Russian opinion but also in (as Communists like to say) «the objective facts of history.» «There was no Renaissance among us,» lamented an early-20th-century philosopher, Nikolai Berdyaev. «We never had feudalism, the more's the pity,» said Alexander Pushkin, Russia's national poet. And Russia was never part of the Roman empire.
Every country thinks it is distinctive. An eminent political scientist published a book called «American Exceptionalism» (Seymour Martin Lipset). And every country's history backs up its belief.
Dmitri Likhachev, a respected intellectual: «There is no such thing as the Russian soul; we can create whatever future we want.»
The character of the Russians is incomparably more subtle and more cunning than that of the inhabitants of Europe.
Nikolai Gogol, c 1847
We are Asiatics, a slant-eyed greedy brood.
Alexander Blok, 1918
They have certainly more sensibility than firmness… This is a character which you may often see exemplified in individuals. But I suppose Russia is the only country where it is so general as to become a leading feature in the national character…
William Richardson, 1783
You say the Russian people are the most religious in the world. That is a lie… They have too much healthy common sense…
Vissarion Belinsky, 1847
Here is not like Poland; here we have bigger people.
Russian proverb
There is nothing like a stay in the USSR to help us appreciate liberty of thought we still enjoy in France.
Andre Gide, 1936
If ever your sons be discontented with France … tell them to go to Russia. Whoever has well examined that country will be contented to live anywhere else.
The Marquis de Custine, 1839
Что из этого правда? Насколько русские уникальны? Способны ли русские меняться, то есть демократизироваться? Можно ли истребить в себе ни на чем не основанное чувство превосходства и, как следствие, презрение к окружающему миру? До сих пор живы утверждения: «Пусть говорят, что русские грубые, но зато мы искренние и добрые». И вечный припев: «Все американцы — дураки!»
Интересный получается урок, когда раздаю текст стихотворения Льва Лосева в английском подстрочном переводе, сделанном Джерри Смитом в его «Антологии русской поэзии», и предлагаю восстановить русский оригинал. Учащиеся сначала пугаются и даже возмущаются, а потом увлекаются и сначала с трудом, но все с большим успехом приходят к решению.
У Лосева о России рассуждает некий поэт. «Почти как Чаадаев», он говорит о своей стране с глубокой грустью и даже с раздражением, и при этом стихотворение заканчивается удивительным «но», как бы в противовес всем перечисленным гадостям. Что же за этим «но»? — Гибчайшая русская речь самого поэта и погибающий архангел с трубой на другом берегу.
Lev Loseff
«I understand—yoke, starvation,
a thousand years and no democracy,
but it's the rotten Russian spirit
I can't stand,» said a poet to me.
«These sweet little rains, these birch trees,
these 'ohs' directed at graves,»
and the poet with a threatening expression
curled his delicate lips.
And further he said, getting up:
«I don't like these drunken nights,
the repentant sincerity of the drunks,
the dostoevsky anguish of the informers,
the good old vodka, these dear old mushrooms,
these girlies, these cute little sins,
and as morning comes, instead of a wet towel,
there's Blok's watery doggerel;
the cardboard spears of our bards
and their actor's hoarseness,
and flat-footedness of our empty iambs
and the lameness of our rotten trochees;
the things we hold sacred, they're an insult,
all calculated for the imbecile,
and the river of life-giving pure Latin
has flowed past us.
It's quite true—it's the land of nogoodniks;
there isn't even a decent WC. «
Лев Лосев (1937−2009)
«Понимаю — ярмо, голодуха,
тыщу лет демократии нет,
но худого российского духа
не терплю», — говорил мне поэт.
«Эти дождички, эти березы,
эти охи по части могил», —
и поэт с выраженьем угрозы
свои тонкие губы кривил.
И еще он сказал, распаляясь:
«Не люблю этих пьяных ночей,
покаянную искренность пьяниц,
достоевский надрыв стукачей,
эту водочку, эти грибочки,
этих девочек, эти грешки
и под утро заместо примочки
водянистые Блока стишки;
наших бардов картонные копья
и актерскую их хрипоту,
наших ямбов пустых плоскостопье
и хореев худых хромоту;
оскорбительны наши святыни,
все рассчитаны на дурака,
и живительной чистой латыни
мимо нас протекала река.
Вот уж правда — страна негодяев:
и клозета приличного нет», —
сумасшедший, почти как Чаадаев,
так внезапно закончил поэт.
Но гибчайшею русскою речью
что-то главное он огибал
и глядел словно прямо в заречье,
где архангел с трубой погибал.
Затем начинаются горячие споры, с какими характеристиками согласны, с какими нет. Обычно обижаются за Блока, вечного кумира молодежи, и за «хрипоту» Высоцкого. Почему архангел погибает? Есть ли у России будущее, то есть построим ли мы когда-нибудь в нашей стране демократическое общество? Что для этого нужно? Чего не хватает? Что такое истинная демократия? И это уже темы отдельных уроков.
Но что значит — политика? Грамматика Мерфи элементарного уровня уже во втором уроке спешит научить фразе «I am not interested in politics», и не встретился мне ни один ученик, как среди детей, так и среди взрослых, который не повторил бы этой фразы с убеждением. Но если вдуматься, что такое политика? Разговор о мире? О своей стране, ее проблемах и заботах? О прошлом и будущем? Об исторических событиях? Об отношениях с другими странами? О репутации? Об отношении в мире к России и ко всем нам, соотечественникам? Как же без этого обойтись?
Но ведь и задача наша двоякая: мы изучаем англоговорящие страны и тут же получаем задание: теперь на примере, скажем, Новой Зеландии расскажи о своей стране. А на примере Лондона или Ванкувера — о своем городе. И вот тут-то и возникает неподдельная заинтересованность. Рассказывать ведь нужно о своем, о себе, а прежде, чем рассказать, необходимо задуматься. Вот в Новой Зеландии женщины получили право голоса раньше всех в мире — в 1893 году. А у нас когда? А в Кувейте, например, или в Саудовской Аравии совсем недавно. А почему? Да о чем же еще стоит говорить, как не о самом главном?
Невыносимо скучно обсуждать кулинарные рецепты, экстремальные виды спорта, моду или звезд мирового шоу-бизнеса, как навязывают нам британские учебники. Понять авторов можно: книги рассчитаны на самого широкого пользователя — в Азии ли, в Африке. Но и в этих курсах больших, глобальных проблем не удается избежать, и это очень хорошо. В невинных грамматических упражнениях то Чернобыль упомянут, то Берлинскую стену, то Черчилля процитируют. А кто про них знает? Кто-то слышал, кто-то — нет, и возникает естественный разговор о серьезнейших вещах. Разумеется, на изучаемом языке.
Русские учебники дают более содержательные тексты, в советское время — по идеологическим соображениям, сейчас — по традиции. Почти в самом начале книги для учащихся 10−11 классов (авторы Кузовлев, Лапа, Перегудова и др.) дается прекрасный материал по системе демократического правления в Британии, США и России, который любой британский курс посчитал бы излишне политизированным. С другой стороны, в британских учебниках мы скорее найдем имена Мартина Лютера Кинга, Матери Терезы, Махатмы Ганди, Андрея Дмитриевича Сахарова, чем в российских, в то время как для наших учащихся личность каждого из них требует особого изучения. Анна Франк тоже мало кому известна в нашей стране, между тем как в каждой демократической школе тема Холокоста неизбежна. Учителя иностранного языка должны считать своей благородной задачей восполнять недостаток осведомленности.
По моему убеждению, отклик на события в стране и мире должен вплетаться в урок иностранного языка естественнейшим образом. К сожалению, министерство просвещения перекрывает школам доступ к видеоновостям на английском языке с каналов Евроньюс, Би-би-си, Си-Эн-Эн. А ведь минуты три для просмотра и еще пять-десять минут обсуждения дали бы детям возможность ощутить себя гражданами планеты Земля, что, собственно, и составляет главную идеологическую задачу нашего предмета. Некоторые события по своей значительности потребуют всех сорока пяти минут. И какое богатство злободневной лексики приносят такие уроки!
Острые темы дают повод для дискуссий. Если разговор ведется на изучаемом языке, если учитель тактично избегает использовать свои лингвистические познания как преимущество в споре, а предоставляет детям самим обменяться мнениями и следит за соблюдением вежливости и проявлением уважения к оппоненту, то такие уроки становятся настоящими уроками демократии в чистом, не абстрактном виде, и они дорогого стоят, будят мысль и остаются в памяти учащихся на долгие годы.
Говоря о России в старших классах, я уже много лет использую подборку высказываний о России и русских, некогда составленную английским журналом «Экономист», но ничуть не устаревшую. Есть мнение, что историю своей страны невозможно понять, если не знать, что думают о ней иностранцы. По-моему, с этим трудно не согласиться.
RUSSIAN EXCEPTIONALISM
IS RUSSIA DIFFERENT?
The Economist, June 15−21, 1996
The stubborn popularity of the Communists reflects something deep-seated about the Russian character. As Thomas Masaryk, the first president of Czechoslovakia (and a Russian scholar) put it: «The Russians are very revolutionary. They are not very democratic.»
Petr Chaadaev (one of the earliest «Westernisers» who thought Russia should modernise by learning from the West): «We do not belong to any of the great families of mankind, neither to the East nor to the West.»
Nikolai Mikhailovsky, who translated John Stuart Mill and Karl Marx into Russian, also thought that «Russia can lay down a new historical path different from that taken by Europe.»
«Slavophiles» have been much more nationalist, thinking Russia could learn useful lessons only from its own history. The founder of Slavophilism, Alexei Khomyakov, called Russia «God's instrument.» Dostoevsky thought that «Our great Russia will speak its new word, a word never heard before by the world.»
The peculiarity lies not only in Russian opinion but also in (as Communists like to say) «the objective facts of history.» «There was no Renaissance among us,» lamented an early-20th-century philosopher, Nikolai Berdyaev. «We never had feudalism, the more's the pity,» said Alexander Pushkin, Russia's national poet. And Russia was never part of the Roman empire.
Every country thinks it is distinctive. An eminent political scientist published a book called «American Exceptionalism» (Seymour Martin Lipset). And every country's history backs up its belief.
Dmitri Likhachev, a respected intellectual: «There is no such thing as the Russian soul; we can create whatever future we want.»
The character of the Russians is incomparably more subtle and more cunning than that of the inhabitants of Europe.
Nikolai Gogol, c 1847
We are Asiatics, a slant-eyed greedy brood.
Alexander Blok, 1918
They have certainly more sensibility than firmness… This is a character which you may often see exemplified in individuals. But I suppose Russia is the only country where it is so general as to become a leading feature in the national character…
William Richardson, 1783
You say the Russian people are the most religious in the world. That is a lie… They have too much healthy common sense…
Vissarion Belinsky, 1847
Here is not like Poland; here we have bigger people.
Russian proverb
There is nothing like a stay in the USSR to help us appreciate liberty of thought we still enjoy in France.
Andre Gide, 1936
If ever your sons be discontented with France … tell them to go to Russia. Whoever has well examined that country will be contented to live anywhere else.
The Marquis de Custine, 1839
Что из этого правда? Насколько русские уникальны? Способны ли русские меняться, то есть демократизироваться? Можно ли истребить в себе ни на чем не основанное чувство превосходства и, как следствие, презрение к окружающему миру? До сих пор живы утверждения: «Пусть говорят, что русские грубые, но зато мы искренние и добрые». И вечный припев: «Все американцы — дураки!»
Интересный получается урок, когда раздаю текст стихотворения Льва Лосева в английском подстрочном переводе, сделанном Джерри Смитом в его «Антологии русской поэзии», и предлагаю восстановить русский оригинал. Учащиеся сначала пугаются и даже возмущаются, а потом увлекаются и сначала с трудом, но все с большим успехом приходят к решению.
У Лосева о России рассуждает некий поэт. «Почти как Чаадаев», он говорит о своей стране с глубокой грустью и даже с раздражением, и при этом стихотворение заканчивается удивительным «но», как бы в противовес всем перечисленным гадостям. Что же за этим «но»? — Гибчайшая русская речь самого поэта и погибающий архангел с трубой на другом берегу.
Lev Loseff
«I understand—yoke, starvation,
a thousand years and no democracy,
but it's the rotten Russian spirit
I can't stand,» said a poet to me.
«These sweet little rains, these birch trees,
these 'ohs' directed at graves,»
and the poet with a threatening expression
curled his delicate lips.
And further he said, getting up:
«I don't like these drunken nights,
the repentant sincerity of the drunks,
the dostoevsky anguish of the informers,
the good old vodka, these dear old mushrooms,
these girlies, these cute little sins,
and as morning comes, instead of a wet towel,
there's Blok's watery doggerel;
the cardboard spears of our bards
and their actor's hoarseness,
and flat-footedness of our empty iambs
and the lameness of our rotten trochees;
the things we hold sacred, they're an insult,
all calculated for the imbecile,
and the river of life-giving pure Latin
has flowed past us.
It's quite true—it's the land of nogoodniks;
there isn't even a decent WC. «
Лев Лосев (1937−2009)
«Понимаю — ярмо, голодуха,
тыщу лет демократии нет,
но худого российского духа
не терплю», — говорил мне поэт.
«Эти дождички, эти березы,
эти охи по части могил», —
и поэт с выраженьем угрозы
свои тонкие губы кривил.
И еще он сказал, распаляясь:
«Не люблю этих пьяных ночей,
покаянную искренность пьяниц,
достоевский надрыв стукачей,
эту водочку, эти грибочки,
этих девочек, эти грешки
и под утро заместо примочки
водянистые Блока стишки;
наших бардов картонные копья
и актерскую их хрипоту,
наших ямбов пустых плоскостопье
и хореев худых хромоту;
оскорбительны наши святыни,
все рассчитаны на дурака,
и живительной чистой латыни
мимо нас протекала река.
Вот уж правда — страна негодяев:
и клозета приличного нет», —
сумасшедший, почти как Чаадаев,
так внезапно закончил поэт.
Но гибчайшею русскою речью
что-то главное он огибал
и глядел словно прямо в заречье,
где архангел с трубой погибал.
Затем начинаются горячие споры, с какими характеристиками согласны, с какими нет. Обычно обижаются за Блока, вечного кумира молодежи, и за «хрипоту» Высоцкого. Почему архангел погибает? Есть ли у России будущее, то есть построим ли мы когда-нибудь в нашей стране демократическое общество? Что для этого нужно? Чего не хватает? Что такое истинная демократия? И это уже темы отдельных уроков.
Иллюстрация Миры МИРОНОВОЙ
Преподаватель английского языка
Понравился урок? Поделитесь записью в любимой социальной сети
Другие материалы сайта