Чуковский и его страсть к английскому

В широком читательском сознании имя Корнея Чуковского прежде всего соединяется с памятью о раннем детстве, с поэтическими сказками «Мойдодыр», «Муха-Цокотуха», «Федорино горе», «Телефон» и другими. Между тем литературная судьба Чуковского представлена в нашей словесности не только сказками. Во многом благодаря переводам Корнея Чуковского с английского русские читатели узнали и полюбили произведения Редьярда Киплинга, Даниэля Дефо, Марка Твена, Артура Конан Дойля, О. Генри и многих других писателей.

В статье «Как я полюбил англо-американскую литературу» (1941) Корней Иванович подробно и увлекательно рассказал о своем первом знакомстве с английским языком. В юности он случайно купил на одесской толкучке самоучитель Олендорфа — «растрепанную книгу без конца и начала» — и сразу же начал самостоятельно осваивать английский язык.

В те юные годы будущему писателю приходилось малярничать. Зачистив на жестяной кровле старую краску, он доставал из кармана мел и начинал выписывать на крыше английские слова, из которых тут же сочинял предложения. Эти сконструированные фразы постороннему человеку могли показаться забавными и бессмысленными.

Например: «Есть ли у вас одноглазая тетка, которая покупает у пекаря канареек и буйволов?» Или: «Любит ли этот застенчивый юноша внучку своей маленькой дочери?». Оказалось, что заучивать такие тексты гораздо легче, чем те, что предлагали учебники.

Когда по прошествии нескольких месяцев мальчик вдруг обнаружил, что может бегло читать по-английски, это стало для него настоящим праздником.

Английская литература открыла для него огромный мир. Чуковский вспоминал, что герой биографической книги Джеймса Босуэлла — доктор Джонсон — казался ему куда более реальным человеком, чем многие из тех людей, с которыми он сталкивался в повседневном быту. А когда, на тех же одесских крышах, он громко и нескладно декламировал себе стихи Эдгара По (звучание английской речи мальчику было недоступно), ему казалось, что он слышит «серафическую музыку».

Известно, что своих собственных детей и внуков Корней Чуковский изо всех сил старался приохотить к английскому языку. Он знал, каким путем это делается.

Вот как вспоминала о веселой игре в переводы его старшая дочь Лида: «…"Сухопарая экономка знаменитого лысого путешественника, заболев скарлатиной, съела яичницу, изжаренную ею для своего кудрявого племянника. Вскочив на гнедого скакуна, долгожданный гость, подгоняя лошадь кочергой, помчался в конюшню…» Это мне задано. Это я должна к завтрему перевести на английский. Чушь эту сочинил для меня он сам; для Коли — другую, столь же несусветную; он составил эти интересные сочинения из тех английских слов, которые накануне дал нам выучить. Мне лет шесть или семь; Коле — девять или десять. Мы переводим подобную ахинею верстами и от нее в восторге. Радостный визг и хохот! «Подгоняя лошадь кочергой!»…"

Самостоятельное чтение английских текстов было не менее важным. Корней Иванович заранее раздавал детям списки трудных слов к новой страничке из той книги, которую они читали. И просил выучить эти слова наизусть. Его внук Женя (Евгений Борисович Чуковский) всегда удивлялся, откуда дед знает, какие именно слова самые трудные. Учить эти слова не хотелось. Но если ты одолеешь зазубривание, говорил ему Корней Иванович, то сможешь легко узнать, что же случилось дальше с Оливером Твистом. Это ли не награда?

«Конечно, — писала Лидия Чуковская, — он учил нас английскому потому, что любил английскую литературу, и потому, что когда-то завоевал его сам, но, главное, для того, чтобы дать нам еще один ключ к узнаванию».

Корней Иванович печалился, если дети не загорались учением, как это было когда-то с ним самим. Больше всего его огорчало, если они просто «выполняли задание». В его глазах это было проявлением «чиновничества». Он горячо выговаривал Жене, который прочел лишь «ДСП» (До Сих Пор — так заранее помечалось в книжке): «Мне был бы понятен твой поступок, если бы ты не приготовил урока. Мало ли какие могут быть обстоятельства! Но ты прочитал точно до сих пор, как бюрократ, и даже не поинтересовался, что же будет потом!» Сам он никогда не позволял себе быть «чиновником».

Иногда он вовлекал младших в свою собственную работу над переводом. Однажды, когда Жене не спалось, Корней Иванович предложил ему попробовать перевести фразу из «Принца и нищего» Марка Твена, которую он никак не мог заставить прозвучать «вкусно».

Конечно же, были и учебники английского, по которым Корней Иванович занимался с детьми. Сергей Васильевич Агапов, заведующий Домом-музеем Корнея Ивановича Чуковского в Переделкине, рассказывал, как однажды приехал один из сыновей Евгения Борисовича Чуковского (правнук Корнея Ивановича) и очень хотел найти на книжных полках дома тот самый учебник, по которому учился английскому его отец. Скорее всего это был учебник «Advanced English», 1941 года издания. Он сохранился, и несколько фотографий его страниц мы с удовольствием представляем читателям.

В поздней статье Корнея Чуковского «Русскими глазами» есть такое признание: «Страна, которую видишь сквозь ее поэзию и прозу, всегда представляется тебе в ореоле. Для меня Англия была и осталась страною великих писателей. Хорошо понимаю, что это наивно, но здесь уж ничего не поделаешь: видеть Англию исключительно в литературном аспекте и значит для меня видеть ее подлинную суть».

Старший сын Чуковского, писатель и переводчик Николай Корнеевич Чуковский (в его переводах мы читаем «Остров сокровищ» Стивенсона и «Рассказы о животных» Сетон-Томпсона), вспоминал, что его знание языка было насквозь книжным.

Об этом же писала в книге об отце и Лидия Корнеевна: «С раннего детства помню Уолта Уитмена во многих изданиях, и Мильтона, и Шекспира, и Китса, и Суинберна, и Грея, и Броунинга, и Байрона, и Шелли, и Бернса рядом с Жуковским, Пушкиным, Батюшковым, Баратынским, Некрасовым, Полонским, Лермонтовым, Фетом, Тютчевым, Блоком».

Прекрасный мир литературы, волшебный воздух искусства, который может оказаться счастливым утешением в жизни, — именно этим и хотел Корней Иванович поделиться со своими близкими. И, конечно же, — с нами, его сегодняшними читателями.