Когда я объявила очередному восьмому гуманитарному классу, что они должны прочесть «Давида Копперфильда», одна девочка, яркая и дерзкая, каких любят сочинители и читатели, но терпеть не могут учителя, воскликнула: «Диккенс? Но ведь это жесть!»
«Ну, это мы еще посмотрим», — сказала я, но сказала про себя, предчувствуя триумф, и не ошиблась.
По традиции восьмиклассники-гуманитарии читают «Давида Копперфильда», а девятиклассники — «Большие надежды». По прочтении мы устраиваем викторину на знание текста. Читают по-русски, а игра проходит на английском. Класс разделяется на команды, команды придумывают себе имена, связанные с романом, и по очереди получают карточки. Например:
Who is 'he'? Write his name.
«David,» he said, making his lips thin, by pressing them together, «if I have an obstinate horse or dog to deal with, what do you think I do?»
«I don’t know.»
«I beat him.»
I had answered in a kind of breathless whisper, but I felt, in my silence, that my breath was shorter now.
«I make him wince, and smart. I say to myself, 'I'll conquer that fellow'; and if it were to cost him all the blood he had, I should do it.»
Ответить должна команда, получившая эту карточку, но в это время все остальные начинают прыгать от нетерпения, так как вопрос слишком простой. Murdstone, кто же еще! Злой отчим Давида. Как можно это не знать, когда после уроков мы уже готовим сценки из романа, и тот эпизод, когда бедного Давида лупят палкой, а он кусает руку своего мучителя, пользуется таким успехом, что и актеры, и прочие участники кричат: «Давайте повторим! А ты, Давид, кричи погромче, чтобы в коридоре было слышно, чтобы все прибежали!»
А та девочка, которая ненавидела Диккенса, теперь играет роль сестры Мэрдстона и со злорадством наблюдает за истязанием, перебирая спицы своего вязанья, и получает от этого громадное удовольствие. На следующий год она будет мисс Хэвишем, похоронившая себя заживо в тот час, когда ее бросил жених. Это мы инсценируем эпизоды из «Больших надежд». Несчастного Пипа привели к вздорной старухе для ее развлечения. Он еще не опомнился, разглядывая ее пожелтевший подвенечный наряд, паутину по углам, белый башмачок на обеденном столе, остановившиеся часы, а она требует:
Look at me. You are not afraid of a woman who has never seen the sun since you were born?
Pip: No.
Miss Havisham: Do you know what I touch here? (laying her hands, one upon the other, on her left side.)
Pip: Yes, ma’am.
Miss Havisham: What do I touch?
Pip: Your heart.
Miss Havisham: Broken! (She keeps her hands there for a little while, and slowly takes them away as if they were heavy.) I am tired. I want diversion, and I have done with men and women. Play.
В это время красавица Эстелла, которую мисс Хэвишем старательно воспитывает для того, чтобы она безжалостно разбивала мужские сердца, с презрением смотрит на Пипа и видит в нем только a common labouring boy.
Девочка, играющая роль Эстеллы, действительно хороша, особенно в длинном платье, из-под которого выглядывают симпатичные панталончики, сшитые любящей бабушкой.
Тексты Диккенса легко поддаются инсценировке, и мы ежегодно в доковидное время проводили в конце года драматизированные викторины для младших школьников. Когда на сцене мальчик дрожащей рукой протягивал мисочку со словами: I want some more, sir, — победителей определить было невозможно, так как весь зал радостно кричал: «Оливер Твист!»
Чтобы что-то любить, надо это знать. Не все полюбят Диккенса, так как дети боятся длинных текстов и толстые тома их отпугивают. Только Роулинг сумела засадить за свою бесконечную сагу о мальчике-волшебнике весь читающий мир, но без Диккенса не было бы и Роулинг.
Но мы должны хотя бы дать детям шанс, хотя бы познакомить их с миром Диккенса. Даже в бесконечных киноверсиях Диккенса не спрячешь, не испортишь до конца, он пробивается.
Но тексты важней. Как-то я предложила классу для чтения мой любимый отрывок из «Больших надежд» про мисс Хэвишем. Через несколько дней одна девочка мне говорит: «А я из-за вас пропустила школу». — «?» — «Я начала читать „Большие надежды“ и не могла оторваться, так и читала целые сутки».
Диккенс не пропадает даже в адаптациях. С младшими школьниками мы читали в отрывках «Николаса Никльби», и одна девочка поинтересовалась: «А эту книгу можно найти?»
В «Больших надеждах» есть описание персонажа, удивительно напоминающее портрет Собакевича. Предлагаю старшеклассникам догадаться. Один мальчик, большой патриот, с возмущением реагирует: «Наш Гоголь лучше!»
Casting my eyes on Mr. Wemmick as we went along, to see what he was like in the light of day, I found him to be a dry man, rather short in stature, with a square wooden face, whose expression seemed to have been imperfectly chipped out with a dull-edged chisel. There were some marks in it that might have been dimples, if the material had been softer and the instrument finer, but which, as it was were only dints. The chisel had made three or four of these attempts at embellishment over his nose, but had given them up without an effort to smooth them off.
На мой взгляд, нам ничто не мешает наслаждаться и тем, и другим.
Биография Диккенса тоже драматична и не может не заинтересовать. Чего только стоит его детство, когда он был вынужден работать на фабрике ваксы, а с семьей виделся в тюрьме Маршалси, куда отца — a happy-go-lucky — засадили из-за долгов. И получился потом под пером писателя незабываемый Макобер.
Мой любимый гадкий Урия Хип, оказывается, своей внешностью обязан сказочнику Андерсену, который загостился у Диккенсов. Мы никогда не узнаем, догадался ли об этом сам Андерсен.
Непременно надо, чтобы дети узнали, как однажды Диккенс ехал в поезде, где каждый пассажир в купе, кроме него самого, читал какой-нибудь роман писателя, и как все дружно удивлялись, почему он не поступает так же, и настойчиво советовали ему приобщиться к славному обществу любителей Диккенса, а он все отнекивался. А когда в Нью-Йорке ждали пароход, который вез очередной номер журнала с продолжением «Крошки Доррит», на пристани собиралась толпа нетерпеливых читателей.
Или вот забавный случай, еще раз говорящий о немыслимой популярности Диккенса и о соперничестве с Теккереем, тоже прекрасным писателем. Как-то оба были приглашены на какой-то торжественный ужин, и Теккерей случайно услышал, как из кухни донеслось: Peter, no oysters! Mr. Dickens isn't coming.
Мало кто из писателей сделал своим пером так много, чтобы изменить мир к лучшему. Наш великий Бродский это прекрасно понимал. В своей Нобелевской лекции он сказал:
I’ll just say that I believe—not empirically, alas, but only theoretically—that, for someone who has read a lot of Dickens, to shoot his like in the name of some idea is more problematic than for someone who has read no Dickens.
(«Скажу только, что — не по опыту, увы, а только теоретически — я полагаю, что для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительнее, чем для человека, Диккенса не читавшего».)
Многие возразят, что это слишком идеалистично, но мы не должны оставлять стараний. Предоставим детям тексты, и им ничего не останется, как полюбить их.
«Ну, это мы еще посмотрим», — сказала я, но сказала про себя, предчувствуя триумф, и не ошиблась.
По традиции восьмиклассники-гуманитарии читают «Давида Копперфильда», а девятиклассники — «Большие надежды». По прочтении мы устраиваем викторину на знание текста. Читают по-русски, а игра проходит на английском. Класс разделяется на команды, команды придумывают себе имена, связанные с романом, и по очереди получают карточки. Например:
Who is 'he'? Write his name.
«David,» he said, making his lips thin, by pressing them together, «if I have an obstinate horse or dog to deal with, what do you think I do?»
«I don’t know.»
«I beat him.»
I had answered in a kind of breathless whisper, but I felt, in my silence, that my breath was shorter now.
«I make him wince, and smart. I say to myself, 'I'll conquer that fellow'; and if it were to cost him all the blood he had, I should do it.»
Ответить должна команда, получившая эту карточку, но в это время все остальные начинают прыгать от нетерпения, так как вопрос слишком простой. Murdstone, кто же еще! Злой отчим Давида. Как можно это не знать, когда после уроков мы уже готовим сценки из романа, и тот эпизод, когда бедного Давида лупят палкой, а он кусает руку своего мучителя, пользуется таким успехом, что и актеры, и прочие участники кричат: «Давайте повторим! А ты, Давид, кричи погромче, чтобы в коридоре было слышно, чтобы все прибежали!»
А та девочка, которая ненавидела Диккенса, теперь играет роль сестры Мэрдстона и со злорадством наблюдает за истязанием, перебирая спицы своего вязанья, и получает от этого громадное удовольствие. На следующий год она будет мисс Хэвишем, похоронившая себя заживо в тот час, когда ее бросил жених. Это мы инсценируем эпизоды из «Больших надежд». Несчастного Пипа привели к вздорной старухе для ее развлечения. Он еще не опомнился, разглядывая ее пожелтевший подвенечный наряд, паутину по углам, белый башмачок на обеденном столе, остановившиеся часы, а она требует:
Look at me. You are not afraid of a woman who has never seen the sun since you were born?
Pip: No.
Miss Havisham: Do you know what I touch here? (laying her hands, one upon the other, on her left side.)
Pip: Yes, ma’am.
Miss Havisham: What do I touch?
Pip: Your heart.
Miss Havisham: Broken! (She keeps her hands there for a little while, and slowly takes them away as if they were heavy.) I am tired. I want diversion, and I have done with men and women. Play.
В это время красавица Эстелла, которую мисс Хэвишем старательно воспитывает для того, чтобы она безжалостно разбивала мужские сердца, с презрением смотрит на Пипа и видит в нем только a common labouring boy.
Девочка, играющая роль Эстеллы, действительно хороша, особенно в длинном платье, из-под которого выглядывают симпатичные панталончики, сшитые любящей бабушкой.
Тексты Диккенса легко поддаются инсценировке, и мы ежегодно в доковидное время проводили в конце года драматизированные викторины для младших школьников. Когда на сцене мальчик дрожащей рукой протягивал мисочку со словами: I want some more, sir, — победителей определить было невозможно, так как весь зал радостно кричал: «Оливер Твист!»
Чтобы что-то любить, надо это знать. Не все полюбят Диккенса, так как дети боятся длинных текстов и толстые тома их отпугивают. Только Роулинг сумела засадить за свою бесконечную сагу о мальчике-волшебнике весь читающий мир, но без Диккенса не было бы и Роулинг.
Но мы должны хотя бы дать детям шанс, хотя бы познакомить их с миром Диккенса. Даже в бесконечных киноверсиях Диккенса не спрячешь, не испортишь до конца, он пробивается.
Но тексты важней. Как-то я предложила классу для чтения мой любимый отрывок из «Больших надежд» про мисс Хэвишем. Через несколько дней одна девочка мне говорит: «А я из-за вас пропустила школу». — «?» — «Я начала читать „Большие надежды“ и не могла оторваться, так и читала целые сутки».
Диккенс не пропадает даже в адаптациях. С младшими школьниками мы читали в отрывках «Николаса Никльби», и одна девочка поинтересовалась: «А эту книгу можно найти?»
В «Больших надеждах» есть описание персонажа, удивительно напоминающее портрет Собакевича. Предлагаю старшеклассникам догадаться. Один мальчик, большой патриот, с возмущением реагирует: «Наш Гоголь лучше!»
Casting my eyes on Mr. Wemmick as we went along, to see what he was like in the light of day, I found him to be a dry man, rather short in stature, with a square wooden face, whose expression seemed to have been imperfectly chipped out with a dull-edged chisel. There were some marks in it that might have been dimples, if the material had been softer and the instrument finer, but which, as it was were only dints. The chisel had made three or four of these attempts at embellishment over his nose, but had given them up without an effort to smooth them off.
На мой взгляд, нам ничто не мешает наслаждаться и тем, и другим.
Биография Диккенса тоже драматична и не может не заинтересовать. Чего только стоит его детство, когда он был вынужден работать на фабрике ваксы, а с семьей виделся в тюрьме Маршалси, куда отца — a happy-go-lucky — засадили из-за долгов. И получился потом под пером писателя незабываемый Макобер.
Мой любимый гадкий Урия Хип, оказывается, своей внешностью обязан сказочнику Андерсену, который загостился у Диккенсов. Мы никогда не узнаем, догадался ли об этом сам Андерсен.
Непременно надо, чтобы дети узнали, как однажды Диккенс ехал в поезде, где каждый пассажир в купе, кроме него самого, читал какой-нибудь роман писателя, и как все дружно удивлялись, почему он не поступает так же, и настойчиво советовали ему приобщиться к славному обществу любителей Диккенса, а он все отнекивался. А когда в Нью-Йорке ждали пароход, который вез очередной номер журнала с продолжением «Крошки Доррит», на пристани собиралась толпа нетерпеливых читателей.
Или вот забавный случай, еще раз говорящий о немыслимой популярности Диккенса и о соперничестве с Теккереем, тоже прекрасным писателем. Как-то оба были приглашены на какой-то торжественный ужин, и Теккерей случайно услышал, как из кухни донеслось: Peter, no oysters! Mr. Dickens isn't coming.
Мало кто из писателей сделал своим пером так много, чтобы изменить мир к лучшему. Наш великий Бродский это прекрасно понимал. В своей Нобелевской лекции он сказал:
I’ll just say that I believe—not empirically, alas, but only theoretically—that, for someone who has read a lot of Dickens, to shoot his like in the name of some idea is more problematic than for someone who has read no Dickens.
(«Скажу только, что — не по опыту, увы, а только теоретически — я полагаю, что для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительнее, чем для человека, Диккенса не читавшего».)
Многие возразят, что это слишком идеалистично, но мы не должны оставлять стараний. Предоставим детям тексты, и им ничего не останется, как полюбить их.
Иллюстрация Миры МИРОНОВОЙ
Преподаватель английского языка
Понравился урок? Поделитесь записью в любимой социальной сети
Другие материалы сайта