В шекспировские времена редко кому удавалось дожить до преклонных лет. Смертельные опасности подстерегали человека с рождения на каждом шагу: рахит, туберкулез, цинга, оспа, дизентерия и богатое разнообразие лихорадок: малярийная, родовая, пятнистая, она же сыпной тиф, корабельная, а также такие загадочные болезни, как frenzies — трясучки и foul fevers — какая-то «грязная лихорадка», нечто, доводящее человека до исступления. А чума свирепствовала неистово. У актеров с чумой были личные счеты. Один персонаж в пьесе Лординга Барри говорит: «Я доведен до крайности, как актер-новичок в те дни, когда число заболевших дошло до сорока».
Городской совет внимательно следил за статистикой и еженедельно вывешивал скорбные бюллетени. Как только число пораженных превышало допустимое, все театры закрывались по строгому приказу, особенно летом. В холодное время года эпидемия затихала.
Никто толком не знал причины заболевания, так как чумная палочка — Yersinia pestis — открылась ученым лишь столетия спустя, в 1894 году, но без конца строились разнообразные догадки. Наверное, чума возникает от злокозненного влияния планет. Или в результате Божьего гнева? Нет, это невидимые миазмы нас поражают. Тимон Афинский говорит словами своего создателя, Шекспира: Be as a planetary plague, when Jove/ Will o'er some high-viced city hang his poison /In the sick air (4.3.111−13) — «И действуй как чума, что возникает/ Под гибельным влиянием планет,/ Когда Юпитер наполняет воздух/ отравою над городом преступным». Мизантроп Тимон так обращается к золоту, которое должно окончательно погубить весь род людской.
А вот некоторые мудрецы знали доподлинно причины несчастий. Проповедник по имени Т. Уайт еще в 1577 году, когда театры только начали приобретать популярность, объявил, что «причина чумы — грех», а «причина греха — спектакли»; стало быть, и «причина чумы — спектакли». The cause of plagues is sin, the cause of sin are plays, so the cause of plagues are plays.
Люди тем не менее интуитивно чувствовали, что хотя бы от мусора следует избавляться и чистота, видимо, залог здоровья, поэтому Джона Шекспира, отца драматурга, оштрафовали в 1552 году на целый шиллинг за то, что он не убрал кучу отходов около своего дома на Хенли-стрит. Сумма штрафа была солидной — столько зарабатывал Шекспир-отец за два дня.
Чума врывалась в Стрэтфорд частенько. 26 апреля 1564 года в церковной книге появилась неаккуратная запись о рядовом крещении младенца, которая волнует нас до сих пор: 1564; April 26: Gulielmus filius lohannes (вместо lohannis!) Shakespeare", что означало «Гильельмус сын Иоганна», или Уильям, сын Джона Шекспира. В июле 1564-го в той же книге новая отметка, страшная: Hic incipit pestis. — Здесь начинается чума.
За один год чума убила в городе двести человек, то есть тринадцать процентов населения Стрэтфорда. Из всех младенцев выжила всего лишь одна треть, то есть умерло больше, чем в обычные годы. Но обожаемый нами младенец не погиб. Похоже, это было его первым и главнейшим достижением, а уж «Гамлет» и какие-то там сонеты за этим последовали.
По авторитетному мнению медиков, иммунитет, приобретенный в ранние годы, спас драматурга и в Лондоне, где чума косила и стар и млад по причине невероятной скученности. В 1606 году, когда театры опять были закрыты, эпидемия достигла дома, где жил Шекспир, и умерла его квартирная хозяйка. Можем себе представить, как бы изменилась вся история драматургии, если бы… Но лучше такое даже не предполагать.
Для актеров закрытие театров означало если не окончательное разорение, то значительные финансовые потери. Иногда они отправлялись на гастроли в провинцию, но чаще всего им оставалось только с нетерпением следить за еженедельной статистикой заражений.
Но именно чуме мы обязаны двумя поэмами, которые Шекспир написал во время долгой паузы в театральном сезоне. В 1592 году умирающий драматург Роберт Грин — один из «университетских умов» (university wits) — проклял и собратьев-драматургов, и актеров, особенно одного из них, который воображает себя «единственным потрясателем сцены» — shake-scene, намекая на имя Shake-spear, как оно часто писалось в те годы. Он еще и приводил цитату из пьесы Шекспира «Генрих VI», чтобы уже никто не сомневался, кого он имеет в виду. Так молодой сочинитель пьес был признан достойным соперником ветеранов.
Тут разгулялась чума, и Шекспир оказался не у дел. Можно представить отчаяние начинающего драматурга, который уже вкусил и успех, и признание. Но он берется за перо с новым вдохновением и пишет сначала эротическую поэму «Венера и Адонис», а за ней «Обесчещенную Лукрецию», и оба издания предваряет витиеватыми посвящениями графу Саутгемптону, его покровителю. Обе поэмы имели необыкновенный успех, особенно «Венера и Адонис», которая до 1640 года выдержала шестнадцать изданий. Поэму зачитывали до дыр, поэтому до нас дошел только один-единственный экземпляр.
Этими произведениями он хотел приобрести достойное признание как поэт, так как ремесло драматурга было презираемо. Но попробуйте почитать эти поэмы, и вы остановитесь в самом начале с недоумением: «Как такое могло кому-то нравиться! Это же занудство!»
Вот отрывок, описывающий страстные, но безнадежные ухаживания Венеры. Адониса же не интересует ничего, кроме охоты.
Look! How a bird lies tangled in a net,
So fasten’d in her arms Adonis lies;
Pure shame and aw’d resistance made him fret,
Which bred more beauty in his angry eyes:
Rain added to a river that is rank
Perforce will force it overflow the bank.
Still she entreats, and prettily entreats
For to a pretty ear she tunes her tale;
Still is he sullen, still he lowers and frets,
'T'wixt crimson shame and anger ashy-pale;
Being red, she loves him best, and being white,
Her best is better’d with a more delight.
Look how he can, she cannot choose but love;
And by her fair immortal hand she swears,
From his soft bosom never to remove,
Till he take truce with her contending tears,
Which long have rain’d, making her cheeks all wet;
And one sweet kiss shall pay his countless debt.
И так далее. Но зато Шекспир приобрел репутацию первоклассного поэта. Спасибо чуме? Ну, уж это будет чересчур.
Городской совет внимательно следил за статистикой и еженедельно вывешивал скорбные бюллетени. Как только число пораженных превышало допустимое, все театры закрывались по строгому приказу, особенно летом. В холодное время года эпидемия затихала.
Никто толком не знал причины заболевания, так как чумная палочка — Yersinia pestis — открылась ученым лишь столетия спустя, в 1894 году, но без конца строились разнообразные догадки. Наверное, чума возникает от злокозненного влияния планет. Или в результате Божьего гнева? Нет, это невидимые миазмы нас поражают. Тимон Афинский говорит словами своего создателя, Шекспира: Be as a planetary plague, when Jove/ Will o'er some high-viced city hang his poison /In the sick air (4.3.111−13) — «И действуй как чума, что возникает/ Под гибельным влиянием планет,/ Когда Юпитер наполняет воздух/ отравою над городом преступным». Мизантроп Тимон так обращается к золоту, которое должно окончательно погубить весь род людской.
А вот некоторые мудрецы знали доподлинно причины несчастий. Проповедник по имени Т. Уайт еще в 1577 году, когда театры только начали приобретать популярность, объявил, что «причина чумы — грех», а «причина греха — спектакли»; стало быть, и «причина чумы — спектакли». The cause of plagues is sin, the cause of sin are plays, so the cause of plagues are plays.
Люди тем не менее интуитивно чувствовали, что хотя бы от мусора следует избавляться и чистота, видимо, залог здоровья, поэтому Джона Шекспира, отца драматурга, оштрафовали в 1552 году на целый шиллинг за то, что он не убрал кучу отходов около своего дома на Хенли-стрит. Сумма штрафа была солидной — столько зарабатывал Шекспир-отец за два дня.
Чума врывалась в Стрэтфорд частенько. 26 апреля 1564 года в церковной книге появилась неаккуратная запись о рядовом крещении младенца, которая волнует нас до сих пор: 1564; April 26: Gulielmus filius lohannes (вместо lohannis!) Shakespeare", что означало «Гильельмус сын Иоганна», или Уильям, сын Джона Шекспира. В июле 1564-го в той же книге новая отметка, страшная: Hic incipit pestis. — Здесь начинается чума.
За один год чума убила в городе двести человек, то есть тринадцать процентов населения Стрэтфорда. Из всех младенцев выжила всего лишь одна треть, то есть умерло больше, чем в обычные годы. Но обожаемый нами младенец не погиб. Похоже, это было его первым и главнейшим достижением, а уж «Гамлет» и какие-то там сонеты за этим последовали.
По авторитетному мнению медиков, иммунитет, приобретенный в ранние годы, спас драматурга и в Лондоне, где чума косила и стар и млад по причине невероятной скученности. В 1606 году, когда театры опять были закрыты, эпидемия достигла дома, где жил Шекспир, и умерла его квартирная хозяйка. Можем себе представить, как бы изменилась вся история драматургии, если бы… Но лучше такое даже не предполагать.
Для актеров закрытие театров означало если не окончательное разорение, то значительные финансовые потери. Иногда они отправлялись на гастроли в провинцию, но чаще всего им оставалось только с нетерпением следить за еженедельной статистикой заражений.
Но именно чуме мы обязаны двумя поэмами, которые Шекспир написал во время долгой паузы в театральном сезоне. В 1592 году умирающий драматург Роберт Грин — один из «университетских умов» (university wits) — проклял и собратьев-драматургов, и актеров, особенно одного из них, который воображает себя «единственным потрясателем сцены» — shake-scene, намекая на имя Shake-spear, как оно часто писалось в те годы. Он еще и приводил цитату из пьесы Шекспира «Генрих VI», чтобы уже никто не сомневался, кого он имеет в виду. Так молодой сочинитель пьес был признан достойным соперником ветеранов.
Тут разгулялась чума, и Шекспир оказался не у дел. Можно представить отчаяние начинающего драматурга, который уже вкусил и успех, и признание. Но он берется за перо с новым вдохновением и пишет сначала эротическую поэму «Венера и Адонис», а за ней «Обесчещенную Лукрецию», и оба издания предваряет витиеватыми посвящениями графу Саутгемптону, его покровителю. Обе поэмы имели необыкновенный успех, особенно «Венера и Адонис», которая до 1640 года выдержала шестнадцать изданий. Поэму зачитывали до дыр, поэтому до нас дошел только один-единственный экземпляр.
Этими произведениями он хотел приобрести достойное признание как поэт, так как ремесло драматурга было презираемо. Но попробуйте почитать эти поэмы, и вы остановитесь в самом начале с недоумением: «Как такое могло кому-то нравиться! Это же занудство!»
Вот отрывок, описывающий страстные, но безнадежные ухаживания Венеры. Адониса же не интересует ничего, кроме охоты.
Look! How a bird lies tangled in a net,
So fasten’d in her arms Adonis lies;
Pure shame and aw’d resistance made him fret,
Which bred more beauty in his angry eyes:
Rain added to a river that is rank
Perforce will force it overflow the bank.
Still she entreats, and prettily entreats
For to a pretty ear she tunes her tale;
Still is he sullen, still he lowers and frets,
'T'wixt crimson shame and anger ashy-pale;
Being red, she loves him best, and being white,
Her best is better’d with a more delight.
Look how he can, she cannot choose but love;
And by her fair immortal hand she swears,
From his soft bosom never to remove,
Till he take truce with her contending tears,
Which long have rain’d, making her cheeks all wet;
And one sweet kiss shall pay his countless debt.
И так далее. Но зато Шекспир приобрел репутацию первоклассного поэта. Спасибо чуме? Ну, уж это будет чересчур.
Преподаватель английского языка
Понравился урок? Поделитесь записью в любимой социальной сети
Другие материалы сайта