Мой Шекспир

23 апреля кто-нибудь из моих учеников непременно поздравляет меня с днем рождения Шекспира, и, хотя никакой моей заслуги в его появлении на свет нет, такие поздравления меня трогают, и я отвечаю тем же.

Много лет я читаю Шекспира и ставлю Шекспира с моими учениками. И я делаю это с одной целью: помочь им установить личные отношения с его героями, с его фразами, с его шуточками, чтобы родилась любовь на всю жизнь.

Со мной это случилось невзначай. В седьмом классе я читала Шекспира, как того требовал список литературы для внеклассного чтения. Читала «Короля Лира» и «Гамлета». Не очень много я тогда понимала, но старалась вникать и даже выписывала выразительные места в особую тетрадку, особенно из «Лира». Но вот я дошла в «Гамлете» до того места, когда после ошибочного убийства Полония король раздраженно и нетерпеливо требует, чтобы принц немедленно сказал, где он спрятал труп своей жертвы, а Гамлет сначала все отшучивается, но потом все же называет место, хоть и иносказательно:

Claudius. Where is Polonius?
Hamlet. In heaven. Send thither to see. If your messenger find him not there, seek him i'th'other place yourself. But indeed, if you find him not within this month, you shall nose him as you go up the stairs into the lobby.
Claudius (to attendants). Go seek him there.

И тут Гамлет добавляет довольно цинично:
He will stay till you come.

И тут со мной что-то случилось. Говоря словами любимого поэта, «холод счастия по волосам моим прошел». За этот ответ я влюбилась в Гамлета навсегда. Читала я, разумеется, по-русски, но никакие переводы не могли убить меткой шекспировской фразы, его неподражаемого юмора. И тогда я решила выучить английский так, чтобы всего Шекспира прочесть в оригинале. Цитата из Ахматовой о том, что глупо прожить на планете Земля и не прочесть Шекспира в подлиннике, мне еще была незнакома, но подумала я примерно то же.

Никаких текстов Шекспира в моем городе по-английски не было, но была тоненькая книжечка хрестоматии английской литературы, из которой я узнала про Беовульфа и о том, что Чосер — отец английской поэзии. А еще там был отрывок из комедии «Укрощение строптивой» — с тех пор любимейший, когда Петруччио и Катарина спорят, что светит на небе, солнце или луна. Я легко уговорила свою подругу разыграть этот диалог в классе на уроке английского, и наша учительница тоже не возражала. Когда я сама начала преподавать язык в школе, то ставила и ставлю этот отрывок с моими учениками и всем советую. Успех будет обеспечен.

Сонетами Шекспира в переводах Маршака я зачитывалась, заучивала многие наизусть, они рвали мне душу и одновременно наполняли ее сладостью. О сонетах Шекспира писал критик Фрэнсис Мерез, современник поэта, и так и называл их — «сладостные сонеты». А полное высказывание выглядит так: … the sweet witty soul of Ovid lives in mellifluous and honey-tongued Shakespeare, witness his Venus and Adonis, his Lucrece, his sugared sonnets among his private friends, etc. Когда же в университетской библиотеке я наконец получила в руки сонеты в оригинале, я была возмущена до глубины души наглым враньем переводчика. Я сравнивала одно стихотворение за другим, и мне хотелось поведать о своем открытии немедленно и всем: «Ребята, не верьте переводам! Все не так, не так, не так!»

Со временем я все-таки осознала, что перевести точно невозможно и мы должны быть благодарны переводчикам за их труды. Маршак по крайней мере умел слагать стихи, и мы должны отдать ему справедливость и признать переводы сонетов Шекспира подвигом. Но поэзия — это то, что не поддается переводу.

Как заметил Набоков, невозможно убедить английского читателя, что «Я помню чудное мгновенье» — прекраснейшая строчка, драгоценная для каждого русского. Так и с Шекспиром.
Гамлет объясняет другу, почему брачный пир последовал так быстро за похоронами: Thrift, thrift, Horacio. Как это перевести? В итальянском переводе: Economia, economia. Смешно, правда?

Король Лир после многих страданий пришел в себя, не верит своим глазам и говорит:

… I think this Lady
To be my child Cordelia.
Cordelia. And so I am. I am.

Еще одна трудность для переводчика. Как передать эту краткость ее ответа? «Я, я»?

А вот знаменитое бормотанье ведьм в «Макбете»:
Double, double, toil and trouble;
Fire burn, and cauldron bubble.

В русском переводе нет никакого звукоподражательного бульканья, а вместо этого какие-то непроизносимые «клокочи» и «урчи»:
«Пламя, прядай, клокочи!
Зелье, прей! Котел, урчи».

А вот сплошные односложники, как стук в ворота, у леди Макбет. Как их передать без потери ритма?
Lady Macbeth. To bed, to bed, to bed: there's knocking at the gate: come, come, come, come, give me your hand: what's done, cannot be undone. To bed, to bed, to bed.

Казалось бы, Шекспир просто использовал популярную пословицу «сделанного не воротишь», но как она вписалась в нервный бред безумной женщины!
Или вот эта строчка из «Макбета», которую можно считать ключом к пониманию трагедии: Fair is foul and foul is fair. Переводу не поддается.

Есть, конечно, на русском многое, что к нам пришло от Шекспира навеки, и мы с этим уже не расстанемся:
Быть иль не быть (To be or not to be).
Дальше — тишина (The rest is silence).
Макбет зарезал сон (Macbeth does murder sleep, Macbeth shall sleep no more).
Как точен этот плут! (How absolute the knave is!).
Что вы читаете, милорд? — Слова, слова, слова (What do you read, my lord? — Words, words, words).
Если это и безумие, у него есть своя система (Though this be madness, yet there is method in't).
Есть много всякого, мой друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам (There are more things in heaven and earth, Horatio, / Than are dreamt of in your philosophy).
О женщины, ничтожество вам имя. Или: О женщины, вам имя — вероломство. В устах Гамлета этот приговор звучит нежнее: хрупкость (Frailty, thy name is woman).
Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте (For never was a story of more woe / Than this of Juliet and her Romeo). У Шекспира Джульетта называется первой.

А вот из «Двенадцатой ночи». Мальволио, ярый враг простодушной радости, грубо прерывает громкое пение сэра Тоби и его друзей, на что Тоби ему отвечает:
Art thou any more than a steward? Does thou think because thou art virtuous there shall be no more cakes and ale?
(Twelfth Night, Act 2, scene 3)
Сэр Тоби: А ты что за птица? Дворецкий какой-то. Думаешь, если ты такой святой, так на свете больше не будет ни пирогов, ни хмельного пива?

Сомерсет Моэм назвал один из своих романов «Cakes and Ale» — символом беззаботного веселья.

И вот еще мое любимое про нас, учителей. Генрих VI. Восстание Джека Кэда. Бесчинства и беззаконие. The first thing we do, let's kill all the lawyers, — орут мятежники. А тут вот поймали одного за проверкой ученических работ и с чернильницей на шее.
Jack Cade. How now! Who's there?
Smith. The clerk of Chatham: he can write and read and cast account.
Jack Cade. O monstrous!
Smith. We took him setting of boys' copies.
Jack Cade. He's a villain!
Smith. Has a book in his pocket with red letters in it.
Jack Cade. Nay, then he is a conjurer…(…) come hither, sirrah, I must examine thee. What is thy name? (…) Dost thou use to write thy name, or hast thou a mark to thyself, like an honest plain-dealing man?
Clerk. Sir, I thank God, I have been so well brought up, that I can write my name.
All. He has confessed: away with him! He's a villain and a traitor.
Jack Cade. Away with him! I say: hang him with his pen and ink-horn about his neck.
Умеет писать и читать, да еще детишек мучает — значит, отъявленный негодяй и предатель. Повесить его вместе с его чернильницей! Какое учительское сердце не посочувствует бедняге?

Друзья, будем читать Шекспира и по-русски, и в оригинале, тогда не пропадем.

Давайте же поздравим себя с великим счастьем — с рождением бессмертного Шекспира!