Осень. Читаем 73-й сонет Шекспира

Осень — пора увядания природы и завершения годового жизненного цикла растений. Это время года напоминает нам о преходящей природе всего существующего и о конечности нашей собственной жизни. Эта ежегодная памятка может погрузить нас в печаль и сожаления об уходящем годе и уходящей жизни, а может и пробудить в нас острое чувство любви ко всему тому, что с нами лишь временно, не навсегда: к нашей собственной жизни, к нашим любимым, к этому непостижимому и прекрасному миру, в котором мы живем.

Преподаватель английского языка Ольга ВЫШЕГОРОДЦЕВА считает, что 73-й сонет Шекспира, как и осень года, может быть для нас памяткой о любви к тому, что мы можем потерять, и предлагает перечитать его, обращая внимание на детали.

73-й сонет принадлежит к циклу сонетов, адресованных прекрасному юноше (Fair Youth), или Другу. Это один из самых знаменитых сонетов Шекспира наряду с 18-м, 66-м, 116-м и 130-м сонетами. Об устройстве английского сонета мы говорили в тексте о 18-м сонете.

Обращаясь к чтению 73-го сонета, нам будет важно вспомнить о сложной поэтической архитектонике шекспировских сонетов, которая создается разнообразием динамических смысловых отношений между тремя четверостишиями (катренами) и их общей связью с куплетом (замком) сонета.

William Shakespeare

SONNET 73

That time of year thou mayst in me behold
When yellow leaves, or none, or few, do hang
Upon those boughs which shake against the cold,
Bare ruin'd choirs, where late the sweet birds sang.
In me thou see'st the twilight of such day
As after sunset fadeth in the west,
Which by and by black night doth take away,
Death's second self, that seals up all in rest.
In me thou see'st the glowing of such fire
That on the ashes of his youth doth lie,
As the death-bed whereon it must expire,
Consum'd with that which it was nourish'd by.
This thou perceiv'st, which makes thy love more strong,
To love that well which thou must leave ere long.

Приступая к чтению, я бы обратила внимание на одну любопытную особенность этого сонета: почти авторитарное сотворение лирическим героем своего собственного образа в уме адресата сонета. Каждый катрен и куплет начинаются строчкой, в которой Другу приписывается определенный способ восприятия лирического героя, и поэт использует соответствующие глаголы: behold, see'st, perceiv'st. И если в первом четверостишье еще присутствует смягчающий категоричность модальный глагол mayst (in me behold), то далее мы видим уже просто утверждения, почти предписания метафор, соответствующих задаче лирического героя. Можно в самом начале чтения задаться вопросом о том, чего же добивается лирический герой, и читать сонет с этим вопросом.

Другая формальная особенность сонета, к которой стоит присмотреться, — это совпадение каждого из катренов с законченным сложноподчиненным предложением с обилием придаточных определительных. Такая синтаксическая структура стихотворения может затруднять его чтение и понимание, ведь глаз (и язык) постоянно спотыкается о that … when; those … which (1-й катрен); such … which (2-й катрен); such … that; that … which (3-й катрен); which … that… which (куплет). Глаз спотыкается, а ум вынужден распутывать все эти соответствия «то, которое», «тот, который».

Какой поэтический эффект порождает такая, на первый взгляд, жесткая синтаксическая конструкция (в отличие от текучести причастных оборотов)? Удивительным образом Шекспир берет рамку четкого протокола («именно тот, который») и использует ее для того, чтобы на глазах читателя придать ключевому образу-метафоре старости в каждом из катренов подвижность, текучесть, изменчивость. Читателю трудно ухватить образ, потому что он уже преобразовался в другой и был отчасти усилен, отчасти отменен дополнительным образом-метафорой. Шекспир был мастером головокружительных трюков с пространством поэтического воображения. Посмотрим, как это происходит.

В каждом из трех катренов Шекспир берет природную метафору для позднего периода человеческой жизни — старости, увядания. В первом катрене это осень, во втором — сумерки и в третьем — пламенеющие угли, отблеск былого огня (the glowing of fire on the ashes). В этих образах лирический герой предписывает Другу воспринимать себя стареющего. Осень и сумерки —вполне стандартные метафоры старости, в то время как угасание пламени — метафора не столь ходовая. В каких отношениях находятся эти метафоры? Происходит ли развитие и взаимное усиление метафор или их последовательное отбрасывание и замена?

That time of year thou mayst in me behold
When yellow leaves, or none, or few, do hang
Upon those boughs which shake against the cold,
Bare ruin'd choirs, where late the sweet birds sang.

В первом катрене осень не называется, а описывается, и мы ее узнаем по этому описанию. «То время года, когда». Критиков и читателей привлекает и останавливает вторая строка с ее нарушенной логикой перечисления: When yellow leaves, or none, or few, do hang. В этом запинании, в этой как будто неуверенности поэта читатель может почувствовать (скорее, чем увидеть), как ветер и холод срывают листья с ветвей (those … which shake against the cold). В последней строке катрена образ ветвей подкрепляется пояснительной метафорой голых разоренных хоров, где раньше пели птицы. Исследователи отмечают, что этот образ может отсылать к хорам монастырей, разрушенных во время реформации, проводившейся Генрихом VIII, и тогда сама эпоха позднего правления Елизаветы (когда, возможно, был написан сонет) или раннего правления Якова I (когда он был опубликован) предстает как осень английского христианства.

In me thou see'st the twilight of such day
As after sunset fadeth in the west,
Which by and by black night doth take away,
Death's second self, that seals up all in rest.

От метафоры времени года поэт переходит к метафоре времени суток, не расширяя, а сужая масштаб и длительность образа-события. Метафора поздней осени хоть и эффектна, но малоэффективна для решения задачи лирического героя, заклинающего образы в уме Друга. Ведь она рисует довольно мрачный образ разрушенного храма, который покинула живая поющая душа. Метафора сумерек развертывается через образы угасания дня, черной ночи, поглощающей сумерки, и смерти, налагающей на все сущее печать покоя (fadeth, black night, Death that seals up all in rest). Читатель словно присутствует при живой картине растворения сумерек в тьме ночи, образ которой Шекспир снова подкрепляет поясняющей метафорой — ночи как второго Я Смерти.

In me thou see'st the glowing of such fire
That on the ashes of his youth doth lie,
As the death-bed whereon it must expire,
Consum'd with that which it was nourish'd by.

Если первые две метафоры — осени и сумерек — имеют общую основу — временной цикл года и суток, то метафора третьего катрена — the glowing of fire — стоит от них особняком. Исследователи давно обращают внимание на нелогичность Шекспира в выборе этой метафоры. Однако литературовед Хелен Вендлер полагает, что 73-й сонет демонстрирует пример самокорректирующегося сонета. Ее идея состоит в том, что поэт экспериментирует в ходе самого поэтического акта, примеривая то одну, то другую метафору, развертывая их и отбрасывая, пока не находит подходящую и точную. В случае 73-го сонета лирический герой ищет метафорическое описание себя стареющего и при этом отображенного в зеркале глаз влюбленного. Образы разрушенных хоров и угасшего света дня не удовлетворяют его, и он пересматривает, переписывает представление о себе и своей жизни в образе the glowing of fire.

Здесь интересно еще и то, что от существительных yellow leaves, boughs, choirs, twilight, night поэт переходит не к статичному существительному fire, а к процессуальному отглагольному существительному — герундию — glowing. Он соединяет в одном образе тлеющих углей две стадии жизни — юность и старость, и обе они присутствуют одновременно в едином континууме опыта лирического героя. В нем пламенеет все тот же огонь, который ярко горел в нем в юности, и то, что раньше его питало, теперь должно его истощить и уничтожить: Consum'd with that which it was nourish'd by. Здесь Шекспир формулирует диалектический закон жизни-смерти или рождения-старения-смерти. И хотя в этом катрене есть образы пепла и смертного одра, они уравновешиваются процессуальным glowing, в котором — жизнь и энергия любви и страсти, того топлива, которое его питало и истощило.

Найденный поэтом и его лирическим героем образ пламенеющих углей — образ эротический в широком смысле этого слова, то есть наполненный энергией жизни, пусть и угасающей. Этот образ позволяет ему решить изначальную задачу поэтического высказывания в этом сонете: разжечь в возлюбленном угасшую страсть и напомнить ему о ценности каждой минуты, проведенной вместе. Критики обращают внимание на нелогичное использование слова leave в последней строке: which thou must leave ere long. Нелогичное потому, что это влюбленный должен покинуть возлюбленного, так как его жизненный срок избыт (expired — из третьего катрена), а не наоборот. Но Шекспир не был бы гением, если бы не нарушал логику обыденного мышления в пользу парадоксальной красоты жизни и слова. И здесь он рифмует это последнее leave c yellow leaves из первого катрена и конечно, с love. Это — золотая нить, прошивающая сонет: leaves — love — leave. Золото зрелой любви, отливающее закатным светом — glowing.

This thou perceiv'st, which makes thy love more strong,
To love that well which thou must leave ere long.

В YouTube можно найти разные иcполнения сонета. Я рекомендую познакомиться с удивительным проектом «The Sonnet Project New York», цель которого — представить видеоинтерпретации 154-х сонетов Шекспира, снятые в разных публичных пространствах Нью-Йорка. В проекте участвуют кинематографисты, театральные актеры, музыканты и другие представители творческой элиты.

Сайт проекта:
https://nysx.org/programs-2/sonnet-project/

Видео сонета, сделанное в рамках проекта:
https://www.youtube.com/watch?v=3p7tjBmhaQ8


Иллюстрация Миры МИРОНОВОЙ

Преподаватель английского языка

Понравился урок? Поделитесь записью в любимой социальной сети
Другие материалы сайта